Город в конце времен

– Вообще говоря, мы не генерируем столь большие тома за один раз. Это было бы расточительством. Мы генерируем куда более короткие – оптимальной длины – строки символов и пропускаем их через анализаторы, которые отыскивают грамматические связи на основе ряда простых правил. Это помогает нам собирать – если угодно, прясть – более длинные тексты и все их варианты. Лишь после этого мы их каталогизируем. Тексты, основанные на предположениях – которые позволяют дальнейшую интерпретацию и расширение, – допускают сжатие. Их можно закодировать и сократить, причем без потерь. Более случайные или полностью бессмысленные тексты с такой легкостью сжать нельзя. Таким образом, с моей – внешней – точки зрения, Вавилон внутри камушка демонстрирует регионы особой плотности, а мы отыскиваем их, хотя это только начало работы. Число «пи», к примеру, полностью случайно – это я доказал самолично еще века назад – и его нельзя ужать, можно лишь свести его к уравнению. Любое уравнение напоминает фабрику. Любопытно отметить, что на периферии микрокосма «пи» перестает быть сложным – там оно равно двум. Можешь ли ты сказать, почему?

Джебрасси заморгал. Таких предметов он еще не проходил.

Эпитом продолжил:

– И разумеется, существует явление симметрии – во множестве обличий. К примеру, одна половина библиотеки симметрично отражает другую – те же самые тексты, только зеркально обернутые. Их можно устранить. Имеется великое множество прочих методов – одни примитивны, другие на редкость сложны, – на разработку которых ушла половина вечности, частично моей, а частично и тех индивидуумов, чьи личные «я» с тех пор канули в забвение.

– Как много всего позабыто, – сказал Джебрасси. – Но почему? Если вы способны создать Вавилон, разве нельзя сохранить реальные истории, чтобы любой смог их обнаружить?

Эпитом, похоже, был приятно удивлен этим вопросом.

– Пожалуй. Впрочем, не следует недооценивать масштабы этой задачи – крайне сложно знать все и везде. С другой стороны, шеняне не разглашали свои методики вплоть до момента, когда города Земли обнаружили, что их записи стали невозможно огромными. Сама Кальпа – ее оставшиеся бионы – покоится на фундаменте, образованном историческими сведениями земных библиотек: записи и носители памяти сбиты в единую массу и погребены – ничем не лучше древней коренной породы. Единственный способ, которым можно получить доступ к частям прошлого, имеет, по сути, трагический характер: надо следить, как Тифон пожирает это прошлое, рвет его на куски и притягивает к нашему финальному моменту существования – под руководством спутанных ассоциаций между вами и вашими визитерами. Я говорю о сновидцах.

– Печальная история, – сказал Джебрасси. – Однако она означает, что Тифон служит некоей цели.

– Я вижу, из тебя вышел бы прекрасный искатель, – заметил эпитом. – Но несчастливый. Если на то пошло, я и сам здесь несчастен. Кое-чего недостает.

– Жизни?

– Сюрприза. Непредсказуемости. Территории. Все и вся выложено на этих полках, поджидает своего открытия – но оно фиксировано. Когда семечко проклюнется, когда эти тексты станут частью нового космоса, изменится все. Бессмыслица станет столь же ценна, как и связные повествования, ибо мультиверсум строит себя в основном из непригодной для чтения мешанины, причем никто не знает, какой текст важен, а какой – нет.

Джебрасси вновь открыл книгу, однако буквы зыбко плясали у него перед глазами.

Эпитом предостерегающе вскинул палец:

– Нет, юноша, еще рано. Имеется один подлинный индикатор, неопровержимый маркер реальности.

В поле зрения Джебрасси все кружилось и расплывалось, однако слова эпитома ясно звучали в голове. Юношу подхватило и – словно мощным, но мягким ветром – понесло по спиральным лестницам: вдоль полок, вниз, вниз, куда-то вбок, снова вниз, обратно к Великим Вратам, захлопнувшимся сразу после того, как он скользнул внутрь.

Голос эпитома сопровождал его до золотистого стола.

– Когда открываешь книгу внутри Вавилона, ее текст чист, непорочен – черные символы на белой бумаге. Ничто не может испортить текст или нарушить твою сосредоточенность. Но в регионах за этими пределами – там, где еще сохранились остатки старой Вселенной, которой предстоит стать новой, будущей территорией, – раскроешь книгу, прочтешь страницу и… И некая живая тварь – крошечная, неожиданная и извращенная, – поползет по странице, пугая тебя. Наконец ты поймешь и улыбнешься: да, эта тварь живая – всего лишь насекомое, козявка, – но она умеет мыслить, живет по своим законам и, самое важное, не читает. Она не является частью библиотеки. Она бродит поверх текстов, неожиданная и предельно реальная.

– А я возьму и захлопну книгу, – прищурился Джебрасси.