Город в конце времен

На одном из далеких миров шенянского Ожерелья нашел Сангмер Ишанаксаду. Они повели беседу на берегу серебристого векторного моря.

– Нельзя сказать, что я на самом деле чья-то дочь. Многие внесли вклад в ту форму, которой я сейчас обладаю. Полибибла я зову отцом потому, что он был самым терпеливым и любил меня своеобычной любовью.

– Где он тебя нашел?

– Меня собирали по всем обитаемым мирам с незапамятных времен – некоторые утверждают, что с эпохи конца Яркости. По крохам и кусочкам – свойство здесь, луч там, оттенок, пылинка… Все тщательно сохранялось, оберегалось, как зеница ока, транспортировалось, обменивалось… Многие приняли участие. Впоследствии коллекцию приобрели шеняне, которые в конечном итоге накопили так много, что я превзошла своими размерами даже Миры Ожерелья вместе с шестью десятками изумрудных солнц, вокруг которых они кружатся.

Сангмер нашел эти обстоятельства неправдоподобными и откровенно высказал свое мнение.

– Посмотри на меня. Я выгляжу правдоподобно? Знаком ли тебе кто-то, похожий на меня?

– Нет, – признал он. – Однако я еще молод. Как вышло, что ты столь сильно уменьшилась?

– Шеняне – древняя и весьма любознательная раса. Они крайне долго трудились над моей дистилляцией, извлекая и сохраняя самое существенное. Однако со временем и они устали решать эту головоломку. Когда появился Полибибл, то он принял на себя всю задачу – и придал мне этот образ. Он верит, что проник в мою истинную суть. Не мне судить о его верованиях.

– Так кем же он тебя считает – или считал?

– Музой, – ответила она.

– То есть… вдохновением?

– Во время оно музы были очень важны для космоса. Они трудились сотни миллиардов лет, подчищая за Брахмой, который не останавливал непрерывного творения, будучи не в состоянии перекрыть изливавшийся из него поток любви – любви в его собственном понимании. Музы позволили появиться памяти, не препятствовали возникновению крошечных наблюдателей, обожаемых Брахмой – беспечным, беспредельным и полным страсти… А затем процесс творения прекратился. Последовала эпоха Триллениума – ничего нового, одна лишь искусная перетасовка старого. Утверждают, что Брахма попросту заснул. И пока он спит, нет необходимости в музах. Мы конденсируемся, подобно дождю или снежным хлопьям… шквал самоцветов, раскиданных по темным световым годам…

– Брахма. Древнее имя.

– «Древний» здесь даже близко не годится. Мне неведомо, добилась ли я успеха или потерпела неудачу, или же меня просто выбросили за ненадобностью – но я помню, что была раскидана по всем тем местам, где обитали люди. После этого – пока меня не доставили сюда – я не помню ничего.

– А сейчас ты почти во всем напоминаешь человека.

– Почему ты не уходишь, а продолжаешь беседовать со мной? Я привлекательна? Шеняне так не считают…

От ее дыхания веяло освежающим ветерком, прохладным и влажным, и всякий раз, как ее глаза останавливались на Сангмере, он чувствовал себя уютно: согретым, в сухости и безопасности. Он решил повнимательнее ее разглядеть, здесь, на берегу великого, серебристого векторного моря.

– Похоже, ты любишь помогать, заботиться о людях, – заметил он. – Это замечательно.

– Тебе нравится, когда тебя пестуют и лелеют?

– Ну, это далеко не все, на что ты способна. Когда ты касаешься меня, я чувствую огонь в самой сокровенной глубине. Ты желаешь, чтобы я вырос и отыскал свою истинную историю, мое предназначение. Мне кажется, что ты хочешь быть рядом со мной, чтобы вместе видеть новое, разделить восторг открытия.

– Что открывает любой, то открываю и я, – сказала Ишанаксада. – И это чистая правда. Однако если я стану человеком… Перед тобой не все мое существо. Я двуедина.

– Как понять: «двуедина»?

– Она всегда со мной – мы неразлучны. Полибибл должен был тебя предупредить.

– Увы.

– И шеняне об этом не упоминали?

– Про тебя мне ничего не рассказывали. Моя команда перенесла тяготы сложного путешествия – может статься, шеняне не хотели нас тревожить…

– Должна признаться, что они видят во мне источник чрезвычайной угрозы. Они бы с удовольствием узнали, что найдено решение моей загадки, – или что я просто покинула их мир. Ведь я не только вдохновляю, я исправляю.

– И что здесь такого?

– Кое-какие вещи невозможно исправить. В этих случаях я делаю так, что они исчезают. Как если бы их никогда не было.

Сангмер пристально разглядывал свою визави – в той степени, насколько мог ее видеть – похоже, порой возникала тень той, второй, что скрывалась за этими прекрасными и вечно меняющимися очертаниями.

– Сделай так, чтобы Хаос тоже исчез!

– О, моя разрушительная сторона не столь эффективна, как сторона вдохновляющая – до тех пор, пока спит Брахма. Так мне сказали, и этому я верю.

Сангмер нахмурился.

– Что ж, кем или чем бы ты ни была – ты самая изумительная, экстраординарная, почти очеловеченная женщина из всех, кого мне довелось встретить.

А ведь я знавал замечательно разнообразных женщин – ко многим из них вообще нельзя применить это слово, например к Асурам…

Ишанаксада тут же принялась конденсироваться еще сильнее, набухая плотностью с каждым новым словом.

– Расскажи мне про них, – промолвила она. – Ты считал их прекрасными. Мне хотелось бы знать, как они ласкали тебя.