Город в конце времен

Худшая часть прелюдии к путешествию поджидала их при проходе сквозь Ярусы. Хранитель поделился с Джебрасси своим талантом быть невидимкой.

Выжили немногие питомцы. Они потерянно бродили по дымящимся руинам, всхлипывая при виде разрушенных жилых блоков, лугов и пажитей, хотя и пытались навести порядок, вернуть былой уклад жизни – но было совершенно очевидно, что это невозможно.

Если Джебрасси весьма поверхностно осознавал степень разрушения, постигшего верхние урбании, то здесь он получил жесточайший удар. Предвкушение опасностей и приключений окуталось черным саваном скорби.

С самого начала он понимал, что возвращения домой не предвиделось, – но сейчас начинало доходить, что возвращаться-то даже теоретически некуда.

– Мне очень грустно, – сказал он Гентуну, пока они на тайном лифте спускались к сливным каналам. – Почему грусть освобождает?

В мерцающем свете частично обрушенного неботолка путь по почерневшим каналам мимо внешних оконечностей трех островов, казалось, почти не занял времени. Однако долгий переход к лагерю, где некогда обучались и снаряжались путепроходцы, предоставил Джебрасси слишком много времени на размышления – его уверенность несколько поблекла, но тут, к счастью, они добрались до палаток и хижин, среди которых, в песке и пыли, было вытоптано множество следов.

Джебрасси присел на корточки. Кто-то стоял на коленях в этом самом месте. Юноша принюхался.

– Она была здесь, – заявил он.

– Я и не сомневаюсь, – пожал плечами Гентун.

– Еще далеко?

– Мы прошли тридцать миль. До внутренних генераторов – сорок, затем выход из Кальпы в зону Средиземья. После этого точных дистанций до какой-либо точки не существует. Здесь у нас последний шанс приписывать расстоянию смысл.

Джебрасси поразмыслил.

– Что случится, если Кальпа падет – передвижение окажется бессмысленным в любом направлении? И что если мы не сможем измерить, сколько…

– Сейчас не надо беспокоиться об этом, – прервал его Гентун. – Пока есть возможность, следует скорбеть по погибшим сородичам и предаваться воспоминаниям.

Гентун присел возле юноши, печального и гордого одновременно. «Как отец семейства», – сказал он себе.

Через некоторое время Хранитель отвел Джебрасси к серебристому куполу и показал последние три пары доспехов. Рассчитывать на советы Патуна-инструктора не приходилось, но они справились самостоятельно.

Джебрасси выбрал голубой скафандр и надел его без посторонней помощи. Похоже, юноша был создан для подобных действий. Гентун поделился с ним этим наблюдением, и молодой воин пожал плечами.

– Я ничего не помню до самого последнего момента… вообще ничего. Впрочем, мое тело, похоже, само знает, что и как делать. Или… или Библиотекарь до сих пор рассказывает мне мою же историю, только с небольшим опережением.

Эта ремарка поразила Гентуна. Спрашивается, кто теперь будет вожаком, а кто ведомым? Видно, меняются не только расстояния.

Хранитель примерил один из инструкторских доспехов. Тот вполне подошел к его куда более внушительному росту. Рукавицы он герметизировать не стал, пока что оставил как есть.

– У нас гости, – внезапно подал голос юноша.

Вдали появилась маленькая фигурка – ее силуэт бледно светился на фоне черных клякс, которые замарали песок и дно сливного канала. Фигурка перемещалась неловкими, судорожными скачками.

– Явно не из наших, – заметил Джебрасси, наливаясь тревогой. – А по росту не подходит под Высокана.

Гентун удлинил визуальный фокус, насколько позволяли возможности рядового Ремонтника. На поверку фигурка оказалась эпитомом, частью Великого Эйдолона.

Пришлось подождать.

– А я его знаю, – сказал Джебрасси. – Физиономия знакомая.

– У него имеется лицо? – поразился Хранитель.

Фигурка удивительно быстро покрыла остаток дистанции.

– Я пережил чудовищные потрясения, – первым делом пожаловался эпитом, присоединяясь к ним на песчаном дне канала. – Вернул себе первородную, материальную сущность. Похоже, до сих пор не везде все срослось. – Он приподнял бледную ручонку и покрутил ею в воздухе, скептически приглядываясь к пальцам, словно видел их впервые. – Ну что ты будешь делать, сплошные ограничения…

Эпитом с завистью взглянул на цветочный перст Гентуна.

– А что, он действительно полезен? Похоже, удобная вещица.

Гентун скривился при воспоминании о собственном возвращении к первородной массе – затем от неловкости сжал кулаки. В приличном обществе не принято упоминать цветочные персты.

– До моей окончательной закалки остается несколько часов, – сообщил эпитом. – Так что здесь… я какое-то время выживу. Но мне понадобится защита, как у вас. Вы чудесно смотритесь.

– Как нам следует обращаться к вам, Эйдолон? – спросил Гентун, чье недоумение приняло форму извращенной вежливости. Старый ритуал определенно ушел в прошлое. Насколько ему было известно, никто из Великих Эйдолонов никогда не возвращался к первородной ипостаси. В нынешних же условиях такой поступок выглядел оскорбительным – издевка и наглое присвоение последних привилегий, которыми располагали низшие касты.