Город, в котором...

Что ей тот кофе! Все забыла, все свое презрение, все его ничтожество (или, как говорят психиатры, бедность участия), только пламенели в мозгу очаги нежности; Юра перебил ее рассказ о том, как она чуть не лишилась в Тракае личности из-за того, что ее некому и нечему было отражать, Юра перебил, притянул к себе, и она покраснела всем телом. И замолкла. И забыла, что собиралась сказать. Но Юра отпустил ее и спросил, нет ли выпить чего-нибудь покрепче кофе. Она удивилась — ведь он был трезвенник. Но нашлось.

— Почему ты меня ни о чем не расспрашиваешь, как-никак я был в разнообразных странах, видел кое-что.

— Я клуб кинопутешественников смогрю, — улыбнулась Полина.

— Нет, ну все-таки!

— А знаешь, ведь все это время я была совершенно одна.

— Да ну, одна! — не поверил Юра, но не придавая никакого значения и тому, что «не одна». То есть: да брось ты, мы же свои люди, все понимаем…

— Ты что? — обиделась, и оробела, и отрезвела Полина.

— Сколько тебе лет?

— Зачем тебе?

— Лет двадцать восемь, двадцать девять? Вот представь себе, твоя ровесница арабка: у нее пятеро детей, они живут в типовой трехкомнатной квартире, такой же, как у нас с Риткой. К нам повадилась приходить девочка лет восьми, Инет, толковая такая, смышленая, быстро по-русски выучилась, и рассказывает нам про свою семью. Вот в этой, показывает, комнате у нас есть кровать, там папа и мама маленькая. Ну, то есть новая жена папы, понятно? А вот в этой комнате кроватей нет, тут спим мы все с мамой большой. На полу, ясно? Полы там отнюдь не деревянные. А в третьей комнате — там все красиво и нарядно, там принимают гостей. И вот спит эта мама большая на полу со своим выводком, и ничего ей больше уже не светит. Твоя ровесница. Списана со счетов. Вся жизнь в прошлом. Она закупает продукты и готовит еду. Старшие дети ей помогают, они же стирают и убирают. Я и спрашиваю у Инет: а что делает мама маленькая? Инет вот так: «ца!» — бровями и головой вверх, это у них жест отрицания: мама маленькая ничего не делает. Она сидит у окна, или спит, или отдыхает. Она должна быть всегда нарядная, красивая и отдохнувшая. Такое у нее пока что предназначение. Ништяк, как поставлено дело?

— Врешь ты все, — сказала Полина, уставшая оттого, что все не то.

— Я? Вру? Да ты что? Я тебе когда-нибудь врал?

— Да лучше б соврал, — вздохнула. — Взял бы и соврал: Полина, мне было так тяжело без тебя!..

— Ну, это-то само собой, что об этом говорить. Ясное дело, скучал. Соберемся компанией с холостяками — ну, которые там без жен, — и я тоже вроде как холостяк: без тебя-то.

Полина глядела рассеянно — сквозь него. Ей захотелось, чтоб он ушел. Она подумала, что вот и нарушено целомудрие ее жилища, ни за понюшку табаку потеряла сегодня половину козырной фразы, приготовленной в упрек Проскурину: «У меня все эти годы никого не было, и порог этой комнаты не переступал…» Переступил.

Но еще можно было уберечь первую половину.

Полина поднялась с дивана, церемонно выпрямилась:

— Ну, как говорят в таких случаях одинокие гордые женщины, время уже позднее, пойдемте, я вас провожу.

— Что? — не понял Юра.

Полина безоговорочно, хоть и грустно, улыбнулась.

— Вот те на! Чего это ты, а? Может, я не так что сказал?

Все не так, все не то сказал. И сейчас говоришь все не то.

— Я очень устаю на работе. Извини. Действительно уже поздно.

— Можно, я это допью? — попросил Юра. — На посошок.

Вылил из бутылки остатки муската, выпил. Все понятно с ним…

— А я так рвался в отечество! Думал: друзья, привычная еда, все родное… И вот нате, «время позднее».

И в прихожей снова:

— Нет, ну, Полина, ну, как же так, а?

— Все-все-все!

А его жена присылала Полине письмо с просьбой о подложной телеграмме. (Интересно, знал ли об этом Юра?) Полина ответила: «Я рада, что мы так цивилизованы, что можем сохранять между нами приличные отношения». Дальше она отказывала ей. «Понимаете, Рита, я не могу считать эти опасные игры безнаказанными. Это только кажется, что акт невинный: подумаешь, ведь не убиваете же вы свою мать на самом деле. Но я как врач располагаю множеством фактов, которые невозможно материально объяснить, поэтому не могу разделить вашу легкомысленную небрежность. Мир не так примитивен и связи в нем не только очевидные».

Но продление на второй год Юра получил, и, стало быть, обошлись.

И вот он лежит перед нею, беззащитный — спящий. Напрасно Полина надеялась, что обозналась. Щетина пробивалась на подбородке черная, Юрина. Лицо измученное, опавшее.