Город в осенних звездах

- Все, что я знаю, я знаю лишь с ваших слов. Ведьмы и колдуны ведут долгие споры, дабы решить, как снова заставить летать их замшелые метлы. Но только как они себе это мыслят реально: совместно достичь некоей невообразимой силы? Даже если в идеях ваших заключена хоть какая-то правда... они же все, уже в силу характера своего, как правило-не в ладах друг с другом. Каждый... каждый из них притязает на то, что он владеет ключами к единственно истинной мудрости. Вот в чем заключается преимущество, и немалое преимущество, натурфилософов, которые не навязывают свою веру миру,-по крайней уж мере, не с таким рьяным неистовством,- но анализируют окружающую реальность.

Боковым зрением я заметил, что молчаливый спутник Клостергейма сделал резкое движение рукою, однако, сдержав себя, не довел жест до конца. Но сам Клостергейм не попался на удочку. Он, кажется, был вообще не способен испытывать простой человеческий гнев. Быть может, иная,-глубинная, алчная,-ярость сжигала его существо, подобно клокочущей лаве в сердце вулкана. Он спокойно признал:

- Так было всегда. Одна из сторон имела определенное преимущество над другой, и эта последняя находилась в невыгодном положении по отношению к первой; потом обстоятельства менялись, и преимущество получала уже сторона другая. И так повторялось опять и опять. Теперь снова возник этот вопрос, требующий разрешения: какая тенденция возобладает в мире. А разрешит его настоящее Астральное Соответствие. Пусть даже лишь на какое-то время. Только мне интересно, почему вы с таким пылом выступаете на защиту здравого смысла, тогда как история вашего рода-я бы даже сказал, судьба вашего рода-уходит корнями своими в сверхъестественный опыт?

- Может быть, потому, что я питаю искреннее отвращение к небылицам, которые и придают форму этим историям... да что историям-они формируют целые нации! Я же, герр Клостергейм, рассматриваю всякий миф как красивую ложь и не более того. Ложь, которая позволяет людям обманывать и себя, и других велеречивой риторикой. Легенда, если судить по ней человеческие деяния, может выступить оправданием убийства и воровства, насилия и геноцида... всякого преступления, покуда его совершают во имя некоего давно почившего в бозе героя или возвеличенного до божества демона из каких-нибудь темных языческих верований, которые-исключительно из политических соображений-возведены были в сан "святых". Может быть, Клостергейм, истины в мире и меньше, чем пышной лжи, но крупицы истины этой дороже мне, чем гора вашей выдуманной романтики.

Клостергейм, похоже, утратил уже интерес к обсуждаемой теме. Ему явно наскучило слушать мои излияния, которые к тому же, насколько я понял, привели его в недоумение. Взгляд его, устремленный в пространство, сосредоточен был на предметах, видимых только ему. Спутник его слегка распахнул черный свой плащ, обнаружив под ним пышное одеяние в турецком стиле. Он издал какой-то неопределенный звук. Кто он такой?-снова спросил я себя. Какой-нибудь восточный монгол, решивший добраться до дома самым быстрым путем-по воздуху?

Сент-Одран вдруг заулыбался.

- А не настало ли время, фон Бек, выкинуть этих двоих за борт и посмотреть заодно, могут они летать с помощью хваленой своей магии или нет?

Я рассмеялся, хотя ужас, смешанный с неуверенностью вновь обуял меня.

Сент-Одран достал из походной кладовки вино и провизию. Наши одетые в черное мрачные пассажиры не пожелали присоединиться к нам. Мы с шевалье, впрочем, не стали их уговаривать и, усевшись на пол по-турецки, принялись за еду-на раскачивающейся в миле, наверное, над землей платформе. Когда мы завершили трапезу мягким вальденштейнским flenser, Сент-Одран вытащил из кармана свои часы. (Часов у него было двое-тщательно выверенных; и он пользовался обоими.) - Мы уже скоро должны пролететь над Веной,-заявил он, сосредоточенно глядя на циферблат.-При такой скорости мы еще засветло доберемся до Адриатики. Вот это полет! Просто чудо, насколько он точен. Еще ни разу я так не летал.-Он искренне восхищался своей же машиной. Порывшись в своем ларце, где все инструменты его были свалены в беспорядке, шевалье достал деревянную планку и кусочек древесного угля и снова занялся вычислениями. При этом он то и дело вскакивал и выглядывал за борт гондолы.