— Вы просто не осознаете еще свою силу, свои возможности.
— Я не компас и не секстант ни в одном из миров. Даже чувство пространства у меня никогда не было слишком уж развитым. Я вообще ориентируюсь плохо, поверьте мне!
— Клостергейм только имел в виду, что вы узнаете чашу, когда она будет рядом, — примирительно проговорила Либусса. — Разве Грааль не меняет форму? Не скрывается под личиной?
— Хамелеон среди чаш. Пивная кружка, наделенная чувством и разумом! — Я уже насмехался в открытую. Хотя слова ее говорили о легковерии, сие ничуть не охладило страсти моей и любовного пыла. Но при том словно тяжелое бремя спало вдруг с моих плеч. — О мадам, когда вступаешь в terra incognita, что может быть хуже неправильной карты и бесполезных инструментов?! Клостергейм высунулся в окно и крикнул кучеру, чтобы тот вез нас в молдавский квартал. Тот крикнул в ответ:
— У меня нету распоряжений от князя Мирослава. Я могу довести вас только до Обелиска, сударь. Он обозначает границу района. Но я никак не могу рисковать имуществом хозяина и соваться с каретою в Малый Град!
— Хорошо, стало быть, до Обелиска. — Клостергейм вновь уселся на место. — Ну что, друзья, будут какие-нибудь предложения? Как станем действовать?
— Я на это не подряжался, — заявил Сент-Одран, не скрывая своего отвращения. — Я вернусь вместе с каретой и поставлю хозяина нашего в известность относительно ваших планов. По крайней мере, если вам нужна будет помощь, он сможет вам ее обеспечить.
— Вы не можете бросить нас. Нам нужен переводчик, — сказала Либусса тоном, не терпящим возражений.
— Вы надо мною невластны, мадам.
— Я немножко разбираюсь в бандитских жаргонах, — вызвался я.
— Хорошо, — заключила она. — Как вам будет угодно, Сент-Одран. — Она с подозрением покосилась на него, так что шевалье не выдержал и рассмеялся вслух.
— Не бойтесь, миледи. Никуда я не денусь, не улечу в неизвестном направлении, пока партнер мой с вами. Но, разумеется, если только я не узнаю, что его нет в живых или что дружба наша больше ему не нужна.
Карета ехала теперь по каким-то темным закоулкам, освещенным только редкими фонарями на стенах или отблесками пламени свеч, что вспыхивали за окнами. Вскоре мы остановились на шумной рыночной площади, где торговцы и лавочники зычными голосами зазывали покупателей. Здесь было светло: горели факелы и масляные лампы, сигнальные фонари, жаровни и свечи, создавая причудливое смешение света. Пахло жареной рыбой, колбасками и кислой капустой, дешевым элем и джином по пенни за кружку. Какие-то проходимцы в латанных-перелатанных сюртуках пререкались с торговцем, пытаясь сбыть ему краденые ковры. Здоровые дядьки в высоких бобровых шапках с дубинами подмышкой прохаживались по площади, с этим аристократическим высокомерием поглядывая на нищих художников, что увивались вокруг. Я сразу смекнул, что это за базар — не просто место, где собираются воры на сходку, но еще и нейтральная территория, граница, где уголовный мир встречается с честным предпринимательством и приходит с ним к некоему компромиссу к обоюдному их удовольствию. Такие места существуют на границе воровских кварталов во всяком большом городе, и их иногда называют даже «на свиданке, что точно весьма соответствует их назначению. Имелись здесь и ломбарды, и одиночные перекупщики, специализирующиеся исключительно на скупке краденого. Франты из вонючих трущоб, разодетые в этакие „изысканные лохмотья, часто под руку со своими подружками (увешанными, как и их кавалеры, грязными лентами и изодранными кружевами) тащили на рынок товар, сюда же стекались грабители, и карманники, и мошенники всех мастей.
У подножия Обелиска — черного гранитного блока высотой в сотню футов, изукрашенного потертым, почти уже неразличимым барельефом и какими-то таинственными письменами — все пространство заставлено было плетеными корзинами, повозками, ручными тележками, мешками, коробами и прочими необходимыми атрибутами суматошного рынка. Мы вышли на площадь (Клостергейм — с этакою небрежностью, я — с показною дерзостью, и Либусса — с некоторой опаской), оставив Сент-Одрана в карете. Он сказал, что извиниться за нас перед князем Мирославом. Кажется, он действительно беспокоился за меня, и я старался держаться так, чтобы хотя бы слегка поунять его страхи. Следуя за Клостергеймом, который указывал путь, мы вышли в квартал узеньких переулков, что подходили вплотную уже к Малому Граду. Здесь, как я понял, селились честные бедняки и располагались дешевые лавочки и шумные пивные; какие-то люди из самых низов с озабоченным видом спешили по своим делам, не обращая на нас никакого внимания. Но чем дальше мы углублялись в лабиринт закоулков, тем недружелюбнее становились взгляды местных, направленные в нашу сторону.
Причем, внешний облик людей на улицах тоже менялся: шлюхи, мошенники самого низменного пошиба, мелкие воришки…