Город в осенних звездах

— Он здесь принимает бандитскую свою братию и разбирается с теми, кто нарушает их воровские законы, — ответил я ей. Мы шагнули было к двери, но тут один из юнцов, в засаленном котелке, удержал меня за руку. Второй быстро спустился по выщербленным каменным ступеням, что вели к двери в подвальный этаж, выстучал по двери этой какой-то замысловатый условный сигнал, потом отступил и, встав где-то на середине лестничного пролета с видом наполовину вызывающим, наполовину извиняющимся, принялся ждать. Почти немедленно дверь распахнулась, и на пороге встал здоровенный детина в грязной и проржавелой кольчужной рубашке из тех, что носят солдаты турецкого войска. Этот внушительный „турок“ шагнул вперед к подножию лестницы и прогрохотал, зловеще поводя глазами:

— Фролих. Никак фраеров привел, а чего сразу не мастернул?

— Все ништяк, не выламывайся, — ответил ему юнец примирительным тоном и ткнул большим пальцем в мою сторону. — Этот копченый бухтин, он — блатарь, только косит под бобра. Все приличные люди. Братва с торняка. Дружбаны бондаря, ты их к нему и пришвартуй.

Однако мрачный гигант был осторожен. Он двинулся прямо на нас, тесня Фролиха, который вынужден был потихонечку отступать. Он так и пятился, пока не укрылся у меня за спиной.

— Это не пацаны тебе, Ержи. Зуб даю, авторитеты. Ты к ним не вяжись, пастью не щелкай! — С тем он развернулся и, в сопровождении двух своих сотоварищей, едва ли не бегом унесся прочь.

Ержи насупился и поднялся еще на пару ступеней. Я повторил ему ту же басню, что мы — знаменитые бандиты с большой дороги, хотим переговорить с его господином и получить у него разрешение „поработать“ в районах, прилегающих к Малому Граду, и остановиться пока на какой-нибудь „хате“ в молдавском квартале. Он указал на саблю мою и пистолеты:

— Скинуть положено козыри и кнуты.

Мы сдали оружие, после чего мрачный „турок“ ушел, захлопнув дверь перед самым нашим носом, так что нам пришлось ждать — признаюсь, в некотором беспокойстве, — пока она не откроется снова. Хмуро глядя на нас, скорее по привычке, нежели из-за какой-то особенной к нам вражды, зловещий гигант пригласил нас войти. Он провел нас по коротенькому коридору в большую темную комнату, заставленную столами, пустыми и грязными за исключением тех, что располагались у самого входа. На низеньком возвышении, где обычно выступали актеры, развлекающие посетителей харчевни, сидел человек, разодетый по моде прошлого века в какие-то перья и кружева, словно придворный вельможа Короля — Солнце. Но фигура его казалась как-то странно непропорциональной; лицо скрывалось во мраке.

Вокруг главаря толпились разбойники в самых причудливых, весьма даже экстравагантных костюмах. Позы их выражали нарочитую скуку; взгляды — дерзкие и вызывающие — обратились к нам. То были не уличные воришки, которые встретились нам на улицах. То были высшие чины воровской касты: заносчивые и надменные бароны, приближенные короля, господина Реньярда.

На креслах у подножия возвышения восседали их подружки и жены, с виду такие же дерзкие, как и их мужчины. Они источали едва ли не видимый запах духов и пудры, ложившийся мутным облачком на кружева и шелка и навевающий воспоминания о роскошных борделях Стамбула и Барселоны. За столами сидели просители и пленники, некоторые даже связанные и под охраной дюжих молодцов. Зал освещен был церковными свечами, вставленными в тяжелые золотые подсвечники, так что казалось, будто бы комнату охватил пожар. Господин Реньярд взмахнул кружевным рукавом, властным жестом подзывая нас подойти поближе. Лицо его и фигура оставались пока в тени. Он знал, какой сие производит эффект и умело им пользовался. Потом он поднялся, выпрямившись во весь свой высокий рост, глаза его неожиданно вспыхнули на свету — умные, проницательные. Я сначала подумал, что он носит маску и что он — калека, хотя так и не смог определить, в чем же именно заключается его увечье Но когда господин Реньярд заговорил, пасть его распахнулась, обнажив белые острые зубы. И я понял, что никакая это не маска и он сам — никакой не калека. Он — лис; громадных размеров зверь с рыжим мехом, стоящий на задних лапах, — ростом выше меня, — и при этом достаточно человекоподобный, чтобы сжимать переднею лапой рукоять меча и носить панталоны, лакированные туфли с пряжками, длинный расшитый жилет и изящные кружева, что струились вокруг него, точно пена поверх пивной кружки, шелковый камзол, такой же рыжий, как его шерсть, и дорогие ленты. Свободной переднею лапою он опирался о щегольскую трость, но это, — как было вполне очевидно, — вовсе не для фатовства, а чтобы твердо держаться на ногах. Умная морда его выражала искреннее любопытство и ни малейшего дружелюбия. Его странный голос походил больше на лай, усы легонько подергивались. Страусиные перья на огромной его шляпе качались, едва ли не падая, но существо это никак не могло выглядеть смехотворным. Зловещим — да, но не смешным.