Город в осенних звездах

— Только он, Сатана, правит нашей планетой. — Он, кажется, даже и не замечал, какой эффект производят его слова. На бледном лице его проступили отметины, выдающие странное внутреннее напряжение. — Когда разразится война, это будет война против Него. Владея Граалем, сударь, я подниму весь Ад. Свершится великий мятеж. И последняя битва. И тогда человечества станет единственным властелином своей судьбы!

(Опять „судьба“! — не без раздражения подумал я про себя. Почему надобно мне выслушивать все эти противоречивые описания некоей неминуемой и неумолимой судьбы? Почему каждая из судеб этих должна быть обязательно неотвратимой и неизбежной? И как такое вообще может быть, что все они неотвратимы? Очевидно, „судьба“ есть слово, подразумевающее неодолимую тягу каждого индивида к уверенности. В чем бы то ни было.) — И этих мятежников поведете вы? — Лис проявил искреннее любопытство. — Во имя просвещенной науки?

— Во имя Человека, — ответствовал Клостергейм. — Таковы наши намерения. — Он не заметил, что при слове „человек“ в глазах лиса вспыхнула искорка иронии. — Сударь, если Грааль у вас… это может послужить и к вашей выгоде тоже!

Либусса едва ли не морщилась. Клостергейм перебил ее тонкую обольстительную мелодию громкой фальшивою нотой. Однако лиса, кажется, позабавили пламенные речения отставного слуги сатаны.

— Как такое вообще может быть? — спросил он. — Какой же рациональный мир допустит существования такого чудовища, как я?

— То действительно будет мир, основанный на принципах разума, — быстро проговорила Либусса. — Мир, основанный на свободе и не подчиняющийся ничьей воле, только своей. Мир, построенный на незыблемой вере в то, что равенство есть краеугольный камень всеобщего счастья.

— Но французская революция противоречит всем принципам разума. — Лис поднес лапу к морде и нахмурился, вперив взгляд в измазанный жиром кружевной манжет. — Куда ни глянь, теперь везде — вопиющее безрассудство! Нетерпимость и тирания… — Его губы дернулись, обнажив острые зубы в хитрой лисьей усмешке. — И тирания похуже моей!

— Фон Бек в свое время был депутатом французской республики. — Либусса не знала уже, что говорить, настолько сильно было ее замешательство. — Он вам объяснит, почему революция не преуспела в своих начинаниях.

— Фон Бек?! — в восторге воскликнул господин Реньярд. — Ученик Клутса?

— Том-Распутник, сударь, если вы ничего не имеете против. — Мне оставалось только молиться про себя, чтобы он уважил воровской закон и не стал бы меня расспрашивать.

— Великодушно простите, Том. Так вы говорили, мадам…?

Либусса замялась, явно озадаченная, потом угрюмо проговорила:

— Он подтвердит, что им недостало именно здравого смысла. — Он поглубже вдохнула воздух. Кажется, мы с Клостергеймом прогневили ее не на шутку. — И, сударь, у них не было Грааля! Когда несколько законоведов образуют парламент и изобретают новые законы… этого явно недостаточно для построения нового общества, нового мира.

Если Человечеству суждено измениться, изменение это произойдет посредством великих сдвигов. Новый век может родиться лишь на обломках разрушенной старой эпохи. А одна крошечная нация, что барахтается в жалких попытках свершить революцию, в которой участвует лишь половина — если не меньше — всего населения… какой в этом толк? Все это бесполезно. Разумеется, благие сии начинания рушатся!

По-другому и быть не может. Ибо потребны здесь перемены фундаментальные, сударь! Из Хаоса родится Порядок-тот самый Великий Порядок, что основан на вселенской гармонии, тайна которой до настоящего времени не разгадана и сакральным символом которой выступает Гермафродит: женщина и мужчина в одном лице! Тезей с Ариадною, объединившиеся против Зверя.

Не зверя как вы, сударь. Но против всего, что есть в человеке тупого, жестокого, алчного и неразумного — вот что называем мы Зверем. Он злобен и жесток, ему не ведомы ни сострадание, ни справедливость. Он есть самодовольство и чванство. Он жаждет крови и убивает ради потехи. Он обитает в гаремах. Соитие с женщиной обращает он в торжество мужского тщеславия и похваляется своей мощью, ведя счет победам. Сегодня Зверь говорит грамотным языком цивилизованной демократии… но он все равно остается Зверем! — (Клостергейм смотрел на нее с озадаченным видом, словно он был уже не уверен, что она поняла, что потребуется от нее, когда они наконец завладеют Граалем.) — гермафродит — вот кто действительно страшит Человека. И хоть вы, сударь, назвали себя чудовищем, вам до него далеко!

— Весьма польщен, мадам.