Город в осенних звездах

— Вы, сударь, истинный демократ. Только, видите ли, у святых отцов тоже есть право голоса. Что вы скажете, братья?

Вор фон Бек или нет?

Старший из священников, — сухопарый с выстриженную тонзурой отец Себастьян, — пробормотал что-то нечленораздельное, отступив в тень дверного проема.

— Что — что? — Бамбош сложил ладонь чашечкой и приставил ее к уху. Святой отец буркнул что-то отнюдь не лестное насчет «этого безбожника и прохвоста». Несомненно, он тут же поверил, — без тени сомнения, — что я именно тот, кем называл меня Монсорбье.

— Его, стало быть, разыскивают как преступника?

— Да, святой отец, — весьма любезно обратился Монсорбье к одному из тех, кого он с легким сердцем дюжинами отправлял на виселицу еще пару недель назад. — Черный след за ним тянется по всему миру. По России, почти по всем странам Европы… и даже в Америке он успел проявить себя как негодяй и предатель. Изменник Саксонии, убийца особ, королевской крови, он есть Ад, воплотившийся на Земле! — Он говорил с неприличным даже упоением. Я начал уже опасаться, что моя госпожа, — новый свет, озаривший мне жизнь, — поверит пламенным его речениям, и едва подавил в себе настоятельное побуждение выпрыгнуть прямо в окно и со шпагой в руке защитить свою честь.

Впрочем, мастер Ольрик уже ринулся на защиту доброго моего имени.

— Так вы говорите, сударь, его разыскивают во Франции? — Он подступил еще ближе к Монсорбье. — И по какой же причине? За участие в заговоре против Его Величества? За измену вашим врагам саксонцам? Я, сударь, простой мушкетер, и мне не под силу постичь подобные парадоксы. Буду вам очень обязан, если вы просветите меня.

Монсорбье, привыкший повелевать, равно как и к тому, чтобы его повеления исполнялись, вновь был захвачен какой-то пассивной инертностью, так и пышущей яростью, каковая еще пока не взяла верх над ним, но к этому, видимо, шло. Он аж побелел от гнева, пальцы его сами сжались в кулаки.

— Все, сударь, мне надоело, — он говорил теперь очень тихо, и я бы наверняка не расслышал его, если бы не был знаком с его голосом. — Я прекращаю всякое разбирательство и еду отсюда немедленно, поскольку дело мое не ждет.

— Прекращаете разбирательство? У вас, сударь, что, есть какая — то власть здесь в Во?

Монсорбье сделал движение, — не более чем легкое подергивание руки, но я всерьез испугался за жизнь мастера Ольрика. К счастью, именно в этот момент один из переодетых национальных гвардейцев вывел на двор «испанца», которого давеча я позаимствовал у Монсорбье, и тот вдруг весь обратился в заботливое внимание: тщательно осмотрел седло, словно выискивая, не ли царапин, удостоверился, что пистолеты и шпага на месте, заглянул коню в глаза и зубы, ощупал все сочленения на ногах, — убедился, проявляя при этом явное беспокойство, что вороной его не пострадал, поставил ногу на стремя, взлетел в седло и, с безопасной своей позиции, одарил Ольрика убийственным взглядом. Тот же спокойно стоял, опершись о плечо Бамбоша, этого лжепростака.

Глаза Монсорбье были сейчас холодней всех снегов Швейцарии.

— Искренне уповаю на то, джентльмены, что вы вскоре окажетесь в моей части мира, где я смогу отплатить вам за теплое гостеприимство.

Тут еще один «персонаж» вышел на сцену, разрядив появлением своим нарастающее напряжение: тот самый схоласт в квакерской шляпе и сером в пятнах чернил камзоле, со связкою книг, завернутых в непромокаемую материю, в руке. Голос его звучал слегка смазано, словно бы он переспал и еще не проснулся как следует; кода его, — как я заметил, — казалась такой же грязно-серой и шероховатой на вид, как и его одеяние.

— Это карета в Лозанну? — спросил он, указав на экипаж моей госпожи.

— Это карета герцогини Критской. — Монсорбье склонил голову и почтил любезной улыбкой своего единственного из оставшихся потенциальных союзников. Конторщик заморгал глазами, увидел миледи, поспешно снял шляпу, обнаружив сальные волосенки, заплетенные в некое подобие косицы. Он, похоже, узнал ее. По крайней мере ее титул.

— Позвольте представиться, ваша милость, мейстер Карл Платц. — Он не на шутку разволновался, сообрази, что совершил, по его разумению, очень серьезный faux pas, и принялся беспокойно переминаться с ноги на ногу, хлюпая жидкою грязью, каковая покрывала весь двор.

Монсорбье тоже приподнял шляпу, — этакий непринужденно галантный, едва ли не елейного обхождения кавалер.

— Почтем за честь сопроводить вас, мадам, — нашел он очень изящный способ выпутаться из затруднительного положения.

Дабы сокрыть свое собственное смущение, схоласт наш грубо набросился на трактирщика:

— А где тогда на Лозанну карета?! Экое, право, нахальство, ну почему, скажите на милость, все всегда тут опаздывают? Я уже час как собрался, сижу и жду. А к полудню повалит снег. Сам погляди!

И правда, темные армии туч уже скапливались на востоке за барьером горных вершин.

Мейстер Платц тяжко вздохнул.

— И что мне теперь делать прикажете? — Он понуро застыл на месте, морально готовясь вернуться обратно к себе в комнату.