Всю жизнь я был рохлей, даже в детдоме, когда только от твоих кулаков и зубов зависело, будешь ли ты сегодня сыт или голоден, драться не любил. Не люблю и сейчас — ударить человека в лицо для меня все равно, что убить его — нужен сходный по уровню накал ненависти.
Но последний год изменил меня. Я знал, что добром дело не кончится, но если и был у меня страх — то только за своих. Сам я был готов ко всему.
…Вот это-то состояние повышенной боеготовности и спасло меня в тот вечер, когда я возвращался домой. Всей кожей я почувствовал опасность, едва взглянув на внешне неприметные светлые "Жигули", стоявшие прямо у арки, через которую я, чтобы сократить дорогу, спешил от автобусной остановки домой. Машины в этом месте никогда обычно не ставили и я это вспомнил.
А когда навстречу мне неторопливой безмятежной походкой пошли двое, я был уже взведен как курок — аллегория? — и палец мой лежал на взведенном курке безо всяких аллегорий.
Пройди они мимо и ударь со спины, я ничего бы не смог сделать. Но видимо у кого-то из них был свой кодекс чести и шедший немного впереди плотный светлорусый парень лет под тридцать, заступил мне дорогу…
— Мужик, — и тут же поперхнулся, уставившись в ствол моего "Констебля". Боковым зрением я заметил как нырнула в карман рука его напарника и, не раздумывая, нажал курок. Громовое эхо от выстрела еще не стихло под бетонными сводами арки, а я уже перевел ствол на второго бойца.
Один уже лежал, а второй, царапая стенку, сползал на землю. Минуты мне хватило, чтобы вытащить у обоих пистолеты и еще у одного нож. На дальнейший обыск я не рискнул и, развернувшись, выскочил из арки. Слава Богу, на улице никого не было и, усмирив дыхание, я спокойно пересек ее. Затем вошел в магазин "Удача", смешался с покупателями. В водочном отделе купил бутылку "Наша водка", большой пакет и буханку хлеба. На ходу бросил в пакет добычу и подошел к грузчику.
— Слушай, брат, выручай. Трясет, а одному много, — я кивнул на пузырь.
Лицо грузчика просветлело. Он, видно, сначала предположил, что я у него рубль просить буду. Зыркнул по сторонам.
— Иди в подсобку, я сейчас.
Этого мне и надо было. В подсобке я вытащил из пакета хлеб и водку, а трофеи замаскировал сверху оберточной бумагой, рулон которой стоял тут же.
Стакан водки я выпил как воду.
— Тебя как зовут?
— Толяном кличут.
Мне понравилось, что парень ни о чем не спрашивает и на бутылку жадно не смотрит.
— Все, мне хватит. А то по новой загужу, — сказал я, — Это тебе, допивай.
— Благодарю, — церемонно сказал Толян. — Если еще такая же помощь потребуется, заходи… Да сейчас не иди ты через торговый — вон, крюк отбрось и прямо во дворе будешь.
Так я и сделал. Пересек двор и подошел к телефону- автомату.
— Саша, надо срочно встретиться.
Через десять минут к "Макаке" подъехал борщевский "Лендровер".
К моему недоумению, выслушав мой перепуганный косноязычный лепет, Борщев разулыбался.
— Значит, завалил. Обоих. Ну-ка, давай проедем, так сказать, на место преступления.
— Да ты что, там же, наверное, милиции полно.
— А я тебе кто — хрен с горы?
Он развернул машину и вскоре мы въехали во двор.
Милицейских машин видно не было.
Исчезли и "Жигули".
И ни тел бойцов и вообще ничего в арке не проглядывалось.
— Они очухались буквально через пять минут, — пояснил полковник. — Нервно-паралитический газ. Но еще сутки будут как с похмелья. Ну-ка, давай, что ты там у них выгреб.
Я протянул ему один пистолет и нож.
— Отдам экспертам. Пусть прокрутят по всем параметрам. Думается, много любопытного нам эта пушка расскажет. А ты его случаем, не лапал?
Я не помнил.
— Ну да ладно, твоих отпечатков пока в картотеке нет, а вот с чьими может совпасть, я уже примерно предполагаю.
Почему я не отдал ему второй ствол, я и сам не знаю.
— Знаешь что, — сказал на прощанье Саша: — Тебе, пожалуй, надо напиться. Сбрось стресс и, как это в песне поется, все плохое забудь.
— Да я уже начал.
— Ну и продолжай… Но только так, чтобы ситуация под контролем. Деньги-то есть, интеллигенция рассейская?
Деньги у меня были и рассейская интеллигенция загудела. Да еще как!
Помню, что взял две бутылки кристалловской водки и зашел к Ларисе. Любви не получилось. Просто мы сидели, выпивали и оттого, что оба понимали, что это наша последняя встреча, было грустно.
— Чем же я тебя не устраиваю? — наконец, не выдержав, тихо спросила она.
— Да не в тебе дело, — с досадой, что она не понимает таких простых вещей, ответил я. — Во мне. Не могу я уйти от своих, ребят бросить, да и жену — сколько она меня раз спасала от всего, а жить вот так, на два фронта, устал. Душа устала разламываться.
— Красиво говоришь.
От нее я пошел к Устинычу. Но его почему-то не было на работе уже целую неделю.
Напарник, еще не старый, заросший серой щетиной, высокий худой Алексеич тревожился:
— Не заболел бы. А то один живет — окочурится, никто и не узнает.
Я узнал его адрес, взял такси и поехал на тридцать первый квартал. Он жил в желтом четырехэтажном доме во дворе продовольственного магазина.