Посреди красовался длинный стол со скамейками, уставленный кувшинами и кружками, чьи донышки купались в лужах пролитого пива. Зал перегораживала высокая стойка, приподнятая на три ступени и защищенная, как крепость, а у стены стояли часы в коричневом деревянном футляре, инкрустированном позолоченными узорами. Стрелки на увенчанном тощей птицей циферблате показывали без двух минут час.
Нигде не было видно ни горящей лампы, ни свечи, и тем не менее, все предметы были освещены, словно где-то в этой комнате с закрытыми дверями и окнами прятался лунный луч. То было тусклое и кристально чистое свечение, проходившее, казалось, сквозь зеленое стекло.
Под часами недвижно застыла группа фигур. В центре находился толстяк, у которого вместо лица была только рамка, то есть волосы и борода. На его плече восседал длиннохвостый попугай. Справа от него скверный на вид мальчишка опирался на обруч; слева стояла, прочно опираясь на четыре расставленные лапы, чудовищная собака телесного цвета, близко напоминавшая очертаниями человека.
Наконец, за стойкой спала, похрапывая, лысая и очень тучная женщина. Ее резкие всхрапывания и необычайно гулкое тиканье часов были единственными звуками, нарушавшими тишину трактира.
— Прошу, — сказал Грей-Джек, — разведите огонь, чтобы мы могли обсохнуть, и подайте хлеб, говядину и эль!
Хотя просьбы Грей-Джека были вполне резонны,
— Мы требуем немедленной встречи с английским подданным Эдвардом С. Бартоном, эсквайром, который проживал или проживает в этом заведении. Если же, к несчастью, он умер естественной или насильственной смертью, что будет установлено органами правосудия, мы требуем выдать нам его тело, дабы мы похоронили его по-христиански.
Никто не отозвался, как и в ответ на просьбу Грей-Джека. Все молчали. Но в этой тишине и неподвижности откуда-то издалека, из внутренних помещений трактира, не то сверху, не то снизу, раздался голос, гремевший боевым кличем ирландцев:
— Я вырву твою душу и съем твое сердце!
— Это Мерри Боунс, лакей нашего Неда! — прошептала
Грей-Джек пожал плечами и проворчал:
— Дьявол бы побрал этого грязного проходимца!
То ли с чердака, то ли из подвала донесся громкий крик на гэльском наречии, и наша Анна, олицетворение доблести, собиралась уже выбежать из зала, когда механизм в высоком футляре начал издавать грохочущие звуки.
Часы пробили
Одновременно между стойкой и часами отворилась дверь. В проеме показалось длинное костистое тело с шапкой косматых встопорщенных волос на голове, похожих на те кисти, что цепляют к древку копья и называют «бунчуками». Вслед за Мерри Боунсом (ибо это был не кто иной, как бедный ирландец) появились точнейшие двойники всех бывших в зале, а именно безликого трактирщика, попугая, собаки, напоминавшей человека, мальчика с обручем и лысой толстухи.
Единственное различие состояло в том, что вошедшие казались несколько бледнее тех, кто был внутри, и трактирщик № 2 сжимал в руке громадную дубину. Его взгляд (поскольку вместо глаз у него был взгляд) чуть отливал зеленым.
Но, когда наша Анна посмотрела на трактирщика № 1, она увидела, что и у него появилась дубинка, а взгляд заблестел зеленым.
Это была ужасная битва. Мерри Боунс, бедный дьявол, очутился меж двумя огнями. Весь зверинец, который уже скрывался в трактире, набросился на него с бешеной яростью вместе с двойниками. Две собаки и мальчишки вцепились ему в ноги, попугаи старались выклевать глаза, две мегеры сдавили горло и два трактирщика, размеренно поднимая и опуская дубинки, как кузнецы свои молоты, колотили по его черепу.
Окаменев от безграничного ужаса,
— Пусть ирландец сам выпутывается! Это его дело.