Город влюбленных

— Надеюсь, ты простишь меня, что выбрал на свой вкус. Я так много путешествую, что скучаю по простой еде. В следующий раз заказываешь ты. Все что угодно, я все исполню.

Все что угодно? Лучше не говорить, чего она сейчас хочет. Сегодня Селия уже один раз чувствовала себя неловко, потеряв контроль над собой.

— Как дико осознавать, что можешь получить все по мановению руки. — Она свернулась клубком в кресле, чтобы они не оказались снова рядом на диване — или за пианино. — Ты из тех звезд с причудами, которым все нужно на блюдечке с голубой каемочкой?

— Надеюсь, что нет. — Малколм уселся на табуретку у пианино, на расстоянии вытянутой руки от Селии. — Я такой же, как и прежде, только с кучей денег, поэтому сам хозяин своей судьбы. Может, мне стоит взять с собой в турне повара, который умеет готовить средиземноморские блюда.

Селия обхватила руками подушку:

— Ты всегда любил ореховый пирог.

— И с ежевикой. Боже, как я по нему соскучился, и по бисквитам на пахте.

— Ты, наверное, какие-нибудь новые вкусности узнал, путешествуя по миру. — Даже в джинсах с драными коленками он выглядел очень элегантно. — Ты изменился. Восемнадцать лет — долгий срок.

— Конечно, в чем-то я другой. Мы все меняемся. Ты тоже другая.

— Как так? — осторожно спросила она.

— Ну вот. Эта фраза, которую ты произнесла, и каким тоном. — Малколм облокотился на пианино. — Ты говоришь более осторожно. Более взвешенно.

— Чем плохо быть осторожной? — Ее импульсивная натура, ее взбалмошность и желание получить все — получить его — любой ценой чуть было не испортили им обоим жизнь.

— Не плохо. Просто это другое. К тому же ты меньше улыбаешься, и я соскучился по твоему смеху. Он для меня лучше любой музыки. Я пытался передать его в песнях, но… — Малколм покачал головой.

— Это так… печально. И жутко трогательно.

Он улыбнулся:

— Или слезливо. Но я зарабатываю на жизнь написанием и исполнением слезливых песенок про любовь.

— И заставляешь женщин терять из-за тебя голову. — Селия закатила глаза, стараясь припомнить все разы, когда его журнальные фотографии с другими женщинами заставляли ее терзаться сомнениями.

— Женщины не теряют голову из-за меня. Это просто имидж, созданный импресарио. Все знают, что это просто для рекламы. Это все ненастоящее.

— Ты говорил, что музыка — это часть тебя. — Селия махнула рукой в сторону пианино. — Ты так был увлечен игрой и своим творчеством.

— Я был юным идеалистом. Но я стал реалистом. Я уехал из города полный решимости заработать денег больше, чем есть у твоего отца. Музыка была моим единственным средством добиться этого.

— Ты достиг своей цели. Я искренне рада за тебя. Поздравляю, что смог превзойти моего старика.

— Больше чем превзошел. — Глаза его блестели подобно звездам на ночном небе.

— Ты заработал денег больше чем в два раза? Во сколько раз, в пять?

Он пожал плечами, глаза по-прежнему улыбались.

— В восемь? — пораженно продолжала Селия.

Он молчал.

— Больше чем в десять раз? Обалдеть…

— Ну, уже близко.

— Вау. — Селия негромко присвистнула. — Песни про любовь хорошо оплачиваются. — Гораздо лучше, чем маленькие этюды, которые она сочиняла для своих учеников в надежде однажды опубликовать их в методическом пособии.

— Люди хотят мечтать и надеяться, — сухо сказал он.

— Это звучит цинично. — Ей стало грустно, когда она подумала, как сильно Малколм любил музыку. — Зачем ты поешь о том, во что не веришь? Ты же больше не нуждаешься в деньгах.

— Тебе нравилось, когда я пел для тебя. — Он повернулся к пианино и положил руки на клавиши, его пальцы начали наигрывать простую, смутно знакомую балладу.

— Я была одна из тех слезливых женщин, влюбившихся в тебя.

Когда Селия была в Швейцарии, с ребенком во чреве, она мечтала о том времени, когда вернется, Малколма выпустят из интерната и их жизнь наладится. Но письма его приходили все реже, и наконец она поняла, что ей говорили правду. Это была просто школьная влюбленность.

Малколм сыграл еще пару куплетов песни, которую написал для нее тогда, в юности. Он говорил, что песни — это все, что он может подарить ей. «Игра наверняка» была ее любимой. Мелодия звучала все быстрее, аранжировка теперь была уже более сложной, чем тогда. Когда Малколм закончил, последняя нота эхом отдалась в маленьком флигеле.

И в сердце Селии.

Ей было трудно дышать, слезы жгли глаза, и его образ за пианино расплывался. Селии так хотелось обнять Малколма и прижаться щекой к его спине. Ей было больно от того, что она потеряла.

Сделав глубокий вдох, она решилась спросить:

— У нас было по-настоящему?

Отвернувшись от нее, Малколм молчал, и Селии казалось, что он уже не ответит. Наконец он посмотрел на нее. Она все прочла по его лицу.

Он тяжело вздохнул, прежде чем смог сказать:

— По-настоящему, раз мы так страдали. По-настоящему, потому что сидеть вот так сейчас вместе тоже нелегко.

— Малколм, как же будет в Европе, если трудно уже сейчас?

— Ты все-таки решилась поехать со мной? Больше нет сомнений?

Она встала из кресла и подошла к нему:

— Я думаю, мне следует поехать.

— Из-за угроз?

Селия коснулась его небритых щек:

— Потому что пора исправить это.