Город вторых душ

– Что типа бес в ней, да. А мне кажется, она после Егоркиной смерти слегка поехала. Она же одна с ним рядом осталась, когда остальные разбежались. И не спасла. Может, себя винила. Кто их знает…

«Себя, – крутил в голове Север, пока Викин вискарь опускался в его желудок, и вместе с горечью, жжением, жаром приходило осознание того, что Северьян снова вышел сухим из воды – мать Оли отчего-то взяла вину за открытое окно на себя… – Себя. Беся. Ябес. Я – бес».

– Ладно. – Влад отодвинул стакан, из которого почти и не отпил. – Еще к Кате загляну и пойду. Служба.

– Подожди.

Север тоже не собирался задерживаться, вот только оставался у него один-единственный вопрос, и ответить на него мог только маленький Владик.

– Ты тогда…

Пришлось замолчать. Та самая хлопотунья, что прятала недавно зеркала, теперь принесла и поставила на кухонный стол фотографию в рамке. Школьная. Оля с бантами и в белой блузке смотрела бесхитростно и прямо. Улыбалась. Север подумал, что точно такой же она будет на надгробии. Две белые руки пристроили рядом с фотографией мягкую игрушку – небольшого, с ладонь величиной не то мышонка, не то мишку ярко-розового цвета, следом появился стакан воды, прикрытый ломтем ржаного хлеба. Глаза женщины были сухи. «Как хорошо, – подумал Север, – как хорошо, когда есть кто-то, готовый сделать все это за тебя…»

Айфон уже лежал в ладони, хоть Север и не собирался снимать. Несколько беззвучных кадров: уголок рамки, стакан, кисть руки и затылок пьяного мужчины.

– Ты тогда, ну, помнишь, говорил про… изнанку города.

– Пожалуйста, не надо.

Голос Влада – нет, уже Владика, – дал петуха. Сам он втянул голову в плечи и будто съежился, уменьшился в размерах до себя прежнего.

– Что ты там видел?

– Нет. Не скажу. Мне пора.

Влад вскочил, ломанулся в прихожую, торопливо обулся. Вспомнил, похоже, что так и не повидал Катю, потопал туда, откуда неслись причитания – его внезапно стало слишком много. И Север отчего-то отправился следом – оставаться в чужой кухне наедине с пьяно похрапывающим отцом Оли под ее неморгающим взглядом со снимка не хотелось. Кадры, кадры, кадры. Владик потоптался в дверях, бормоча соболезнования. Север стоял у него за спиной, подхваченный внезапной эйфорией. Чужая боль снова и снова отпечатывалась на экранчике его смартфона. Он не сразу заметил, что стало тише – хор плачущих лишился самого безутешного голоса. Катя Руденко смотрела на него глазами-щелочками и беззвучно шевелила губами: «Ты. Ты».

На ее скуле чернел синяк, который она не пыталась скрыть, синие волосы с отросшими седыми корнями, казалось, вообще не принадлежали голове. И жизни в ней не было, в отличие от полнотелой подруги, что сидела рядом и сморкалась в салфетку, – та даже в горе выглядела укорененной в землю: такая все втащит, встанет и пойдет раздавать свою беду ломтями соседям и коллегам по работе. Разделит, выплачет, выговорит – и легче. А Катя эта… Не сделала бы с собой чего.

– Ты! – уже в полный голос повторила она и оказалась перед ним настолько стремительно, что Север запоздало испугался – сейчас безутешная мать выцарапает ему глаза.

Но она повисла у него на шее – невесомая, пахнущая какой-то детской кислятиной; он растерялся, не знал, куда девать руки, зачем-то разблокировал телефон и посмотрел на часы… а она что-то быстро спрятала в его карман. В задний карман джинсов, ошибиться было невозможно. И отпустила, оттолкнула – иди, видеть тебя не могу. Иди.

Влад курил на лестничной клетке. Наградив Севера сумрачным взглядом исподлобья, он раздавил окурок в жестяной банке из-под зеленого горошка, плюнул туда и сказал, как плюнул:

– Мертвые все. И туман. Ничего в конце тоннеля не светит. Мертвяки – и туман. Вот помрем – и тоже туда. Я все эти годы про нее думаю. Не могу жить здесь, потому что знаю, что в конце – изнанка. Никакого смысла. Думал в монастырь, и тоже – зачем, если в Бога не верю? На работе хотя бы забываю. А иногда кажется – прямо сейчас бы ушел. Чтобы сразу. И всё.

А вот Северьян не говорил. Знал про изнанку, но ни словом на все мысленные вопросы Севера о ней не обмолвился. Может, существовал специальный закон, запрещавший вторым душам болтовню с первыми? Может, первые вены себе повскрывали бы, если б узнали правду о загробном мире? Не потому, что туда спешили, а от неизбежности туда попасть.

– Ты все там же, на Черниговской?

Север кивнул. Странно, что Влад знал его адрес. Может, родители сказали тогда еще, после лагеря. Некоторое время он жил у бабушки, потому что оттуда удобней было добираться до бассейна. Собирались навестить и передумали? С одной стороны, спаситель, с другой – живое напоминание о том, что забыть бы, да поскорее. Дружбы после такого не получается. Не о чем дружить.

– Бывай, Арсеньев, – словно подумав о том же самом, попрощался Влад.

Север не стал его останавливать. Бумажка в заднем кармане джинсов обжигала его сквозь ткань. Как только лифт отчалил, он достал, наконец, то, что заставило Катю Руденко обнимать виновника смерти ее дочери.