Открываю свою электронную почту. Вижу новое сообщение от Ханны, и по телу разливается приятное тепло. Она прислала новые фотографии с комментариями – как проходят ее последние дни.
На одной из фотографий – улица их студенческого района, по которой стелется густой туман.
«Думаю, это прилетевший мне твой привет из Чертоги», – подписывает она фотографию.
На ней уже привычная мне Берлинская стена частично закрыта туманом, и все социальные граффити и уличные картины на стене наполовину утонули в плотной молочной пене.
Следующее фото из гумбольдтовской библиотеки: Ханна трудится над какой-то учебной работой и показывает в камеру язык.
«В библиотеке сейчас так мало мест – на носу сдача работ, она вся битком, студенты сидят даже на полу. Мы с Диди и Лулу пишем совместную работу по теории демократии, не спим уже несколько суток. Почти ночуем в этой библиотеке».
Немного бросилось в глаза, что имя Диди она написала первым. На фото на заднем плане этот самый Диди. И Лулу. Боже, ну и имена. Если бы они жили в Чертоге с такими именами, я бы их давно обоих отпинал. Я часто вижу их на разных фото, они друзья Ханны. Диди – добродушный и затюканный парнишка в очках. Лулу – приятная веснушчатая девушка с улыбкой до ушей. Вряд ли мне нужно ревновать к Диди… Но все же мрачные мысли сразу лезут в голову. Что они втроем в библиотеке поздно ночью. А иногда Лулу может уйти домой, и Ханна с Диди остаются наедине… Нет ничего более романтичного, чем делать вместе совместную домашнюю работу по ночам. Я трясу головой и гоню прочь эти мысли.
Я очень люблю фотографии их институтской библиотеки, этого старинного необычного здания с огромными окнами от пола до потолка, из которых открывается восхитительный вид на Берлин.
Дальше – череда интересных фото старой заброшенной фабрики.
«На днях с Диди и Лулу катались на велосипедах, доехали до окраины нашего района
Судя по фотографиям, внутри фабрика состоит из железных труб, перегородок, рам, разных огромных баков непонятного назначения. Серый с ржавчиной фон помещения полностью исчез под многочисленными яркими рисунками и надписями – уличные художники постарались на славу.
Дальше – фотография розы.
«Она дала новые бутоны, скоро распустятся», – комментарий под фотографией.
«Ох, Кит. Как же мне не хватает тебя! Здесь очень здорово… Тебе бы тут понравилось. Берлин – очень свободный и открытый город, а в нашем районе это чувствуется особо. Тут повсюду царит дух хиппи и андеграунда, везде в парках запах марихуаны, много молодежных баров, отовсюду играет музыка, а граффити – они повсюду: и на обшарпанных стенах старых домов, и на Берлинской стене. Тут везде чувствуется запах свободы, и я бы очень хотела, чтобы ты увидел все сам, своими глазами. Завтра у тебя операция – я желаю тебе удачи! Пока ты будешь восстанавливаться, я сделаю еще несколько фотографий и напишу подробную статью о разных местах. Как поживают кошки? Бой с Брыком не обижают Бекку с Бобом? Когда поправишься – напиши, как все прошло. Буду ждать твоего ответа. Не переживай сильно – я уверена, все пройдет хорошо и через несколько дней ты будешь полностью здоров и встанешь на ноги. Целую, люблю, Ханна».
«Здравствуй, Пряничная девочка, – пишу ей ответное письмо. – Твое письмо получил, сейчас сижу в своем любимом темном уголке интернет-кафе и разглядываю твои фотографии…»
Я пишу нейтральное письмо, такое, которое не отличается от обычных моих писем, не делаю акцент на то, что завтрашний день, возможно, будет последним в моей жизни. Мы много обсуждали мою операцию, но всегда избегали опасную тему – а если все пройдет не очень хорошо?
Мы всегда переписывались о том, что будет после операции: что я буду здоров, какие у меня будут дальнейшие планы и мечты. О том, как мы поженимся, какая будет свадьба и сколько гостей. Но мы никогда не обсуждали, что будет, если я умру? Или стану овощем? Операции на мозгу связаны с огромными рисками.
Я комментирую ее фотографии, задаю вопросы, а затем немного рассказываю о том, что происходит в моей жизни.