Город за изгородью

Я получаю за участие и призовые места футболки, бейсболки, кроссовки, спортивные костюмы, памятные значки, рюкзаки… А один раз, за первое место в «Осеннем трейле», получил даже денежный приз в размере десяти тысяч рублей. Я все эти деньги отправил дедушке, но он вернул мне их назад с запиской: «Я что, похож на нищеброда? Я не собираюсь отнимать деньги у внука, которые он заработал мозолями на пятках!». Вот пойми теперь моего дедушку… Вроде он ждет и не дождется, когда многолетние вложения в меня наконец будут приносить ему прибыль… А отправляю деньги – ругается.

Беседа в баре плавно перетекает от одной темы к другой. Мы допиваем одну кружку и заказываем вторую. Я с легкой грустью смотрю на друзей – все идет так, как я и предсказывал. Наша дружба перетекла в другое русло… Русло тихого и спокойного маленького ручейка, и мы не в силах это исправить. Перемены надо просто принять.

* * *

Я не могу привыкнуть к тому, что свободен. Что больше не нужно оглядываться по сторонам и что мне ничего не угрожает. На очередной встрече я пробую поговорить об этом с Ваней и Игорьком, но они смеются надо мной. Они начинают забывать все, что было… А я не могу. Пять секунд на побег с места. Жизнь на войне, где были короткая стрижка и одежда без карманов. Перед поворотом надо замедлить шаг и высунуть только голову, посмотреть, нет ли врагов? Всегда быть начеку. Бежать. Бежать. Бежать. Это слово крутится в голове двадцать четыре часа в сутки. Выживать в одиночку гораздо легче. Как можно забыть обо всем этом? Спокойно стоять в компании, смеяться над чьими-то шутками. Я не могу. Я привык к другой жизни. Жизни на войне. Я немного отрастил волосы. И теперь ношу одежду с карманами. Но большее я не могу себе позволить. Я все еще не избавился от тревожного чувства опасности.

Особенно остро чувство опасности обостряется в Чертоге, каждый раз, когда я возвращаюсь домой, чтобы навестить дедушку. Вот и сейчас, спустя пару недель после встречи с друзьями, я приезжаю в Чертогу, иду по серой извилистой мерзлой дороге, выдыхая холодный пар изо рта, рассматриваю утопающие в тумане холмы и чувствую разрастающийся в животе комок противного липкого страха. Это не искоренить в себе.

– Кирилл! К тебе пришли! – кричит дедушка с кухни вечером.

– Ко мне? – удивляюсь я. Кто бы это мог быть? Все мои друзья разъехались!

Я открываю дверь и вижу… Архипа!

И снова в животе начинает крутиться этот мерзкий липкий комок.

– Ты?! Что ты тут делаешь?

Первое желание – захлопнуть дверь перед его носом, закрыться от него, уйти в свой маленький мирок. Но потом я задумываюсь… Все мы выросли, и наша война кончилась. Может, он нашел очередных котят? Или на этот раз щенят? А может, подобрал сурка или енота? Пару белок и птенцов куропатки в придачу? И теперь ему нужна помощь по выкармливанию своего домашнего зоопарка.

– Кирилл… Кир… Я… Я…

По лицу Архипа я понимаю, что что-то не так. Что-то его определенно тревожит. Случилось что-то страшное.

В моей голове бегают цифры. Неделю назад прошла операция у Брыка. Сейчас Архип прибежал ко мне…

– С Брыком что-то случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как сердце будто сжимает холодная костяная рука.

Архип всхлипывает. Его руки дрожат, он сильно нервничает.

Я тяжело вздыхаю.

– Проходи. Расскажешь мне все.

Я провожаю его в комнату. Делаю две чашки горячего какао, беру нам по одеялу и увожу Архипа на балкон. Включаю корову, лампочки загораются, и корова начинает светиться. Архип, кутаясь в одеяло, смотрит на нее, как завороженный. Светящаяся корова всегда притягивает взгляд, как пламя костра или как бурный поток воды.

– Ты можешь рассказать ей все. Я делюсь с ней самым сокровенным, и она всегда меня слушает, – говорю я Архипу.

– Брык… – начинает он историю. – С ним случилась беда. Операция прошла неудачно.

– Он… Умер? – тихо спрашиваю я.

– Нет, не умер, но… Он неделю был в коме, теперь очнулся. Он ничего не помнит. Он забыл, кто он. И теперь он вообще ничего не умеет делать, понимаешь? Он почти не может говорить, стоять, передвигаться, брать ложку, самостоятельно ходить в туалет. Ничего.

– И… Он останется таким на всю жизнь? – спрашиваю я, с ужасом думая о том, что Брык на всю жизнь останется овощем. Нет – уж лучше смерть.

– Врачи не знают. Но это определенно не состояние людей-овощей. Он очнулся вчера. В этот момент я был с ним. Он попросил молока, но не смог взять стакан. Мне пришлось поить его. Он еще много раз сказал это слово – молоко, – все остальные он как будто забыл. Больше он ничего не сказал. Он с интересом изучал меня и врачей, но меня не узнавал. Этим же вечером из Чертоги приехала его мама, но ее он тоже не узнал. Врачи сказали, что такое может быть, – последствия операции. Брык все забыл, и его надо всему учить заново.

Я думаю о Брыке-ребенке, и это абсолютно не укладывается в голове.

– И что же теперь будет? Брык вернется домой?