Город за рекой

Он тем не менее не мог отделаться от чувства неловкости. Он ощущал себя скорее пассивным созерцателем, чем действующим лицом. Может быть, эта стесненность происходила еще и оттого, что мысли его постоянно возвращались к Архиву, где его ждали обязанности. Что могли подумать о нем почтенные ассистенты, если он чуть ли не в первый день отлучился на вторую половину дня по своим личным делам? Может ли он считать этот свой выход до некоторой степени работой вне стен Архива? Надо все же упорядочить свои обязанности и отношения с Анной построить таким образом, чтобы это не мешало его службе в Архиве.

Когда Анна взялась за чашку, чтобы отставить ее в сторону, фарфор тоненько зазвенел. Он увидел, что рука у нее дрожит.

— И зачем ты только вышла за Хассо!

Она приняла его слова за вопрос и, глядя мимо него, куда-то в стену, сказала:

— Потому что я тебя любила — любила всегда.

— Уже тогда?

— Да, — кивнула она. — Только тогда я не знала этого так определенно, как знаю теперь. А ты уже был связан с Элизабет. Это, должно быть, произошло, когда я пришла к вам в дом и к тебе, незадолго перед рождением твоего мальчика — как его, кстати, звали?

— Эрих, — сказал он. — Теперь ему уже семь.

— Многого я уже не знаю, — задумчиво проговорила она, — одно же, напротив, так свежо в памяти, точно было вот только что.

Она придвинула к нему хлеб и фруктовое повидло и снова испуганно натянула рукав на запястье, прежде чем валить еще чаю в чашки.

— Я все вижу в картинках, — продолжала она своим плавно-тягучим голосом, — как отдельные мгновения, вне времени и без связи. Вся жизнь мне теперь представляется, точно мозаика, сложенная из камешков, которые тускнеют один за другим и выламываются.

— Удерживается, пожалуй, лишь то, — сказал Роберт, — чего стыдятся.

— Хассо, к примеру, — продолжала она после минутного молчания, — я вижу точно таким, как и тогда, когда он влюбился в меня. Сияющим — из-за того, что ему удалась операция. Сияющим и несколько шумным. В сущности, он любил не меня самое, а случай, пациентку. Это оставалось основой нашего брака — после того как он женился на мне, словно бы вытащил меня из больничной койки. Он не был так уж несчастлив, как это тебе иной раз представлялось. Только…

Роберт смотрел на нее не сводя глаз. Анна сидела, прикрыв лицо ладонью, как будто защищаясь от света, хотя он не был ярким. Голова ее оставалась чуть склоненной набок, когда она снова заговорила:

— Когда меня привезли с прободением слепой кишки, о чем ты в свое время даже на догадывался, в сущности, было слишком поздно. Хассо по крайней мере всегда представлял все дело так, будто бы он вернул меня к жизни. Я даже уверовала, что уже тогда стояла на краю смерти.

Она была так захвачена силой образа, вызванного воспоминанием, что даже умолкла. Роберт, не менее потрясенный словами Анны, благодаря которым в новом свете представали уже известные ему вещи, и страшился слишком откровенного признания Анны, и мучительно ждал его. Для слушающего эта минута внезапно могла стать опаснее, чем для говорящего.

— Я припоминаю, — заговорил наконец Роберт, чтобы нарушить напряженное молчание, — для Хассо ты стала новой дочерью, которую он воскресил из мертвых. Он оправдывал этим, отчасти подавая как веление судьбы, свои притязания на тебя.

Поскольку Анна ничего не сказала в ответ, то непонятно было, слышала ли она вообще его слова. Тишина звенела у него в ушах. Точно марево струилось в замкнутой комнате, дрожало вокруг небольшого яркого пятна от лампы. Он, сжимая обеими руками подлокотники кресла, весь подался вперед, словно приготовился к прыжку. Глухой протяжный звук, похожий на стон, вырвался у Анны сквозь полуоткрытые губы.

— Воскресил, — раздумчиво произнесла она. — Но не Хассо, а ты — здесь. Теперь, когда все обнажилось, когда времени у нас уже почти не осталось, все выглядит совершенно иначе. Заблуждения прошли, обнажилась суть, Разве и для тебя это не так — и разве оно не лучше для тебя?

— Но мы еще играем, — сказал он убедительно, оставаясь в той же напряженной позе. — Мы оба участвуем в прекрасной, в непреходяще-преходящей игре!

— Но сейчас мы играем до конца, — сказала Анна твердым голосом.