Город за рекой

— Да, — сказала Анна, — тогда в первый раз ко мне снова пришел тот, другой мужчина, и с его приходом рубец моей души перестал болеть.

— Но-но, — живо предупредил советник юстиции.

— Я воспользовалась случаем, — запинаясь, продолжала Анна, — чтобы пригласить его. Написала ему письмо по поводу его новой книги, исследования, которое меня и раньше интересовало. Хассо всегда говорил только о своей врачебной практике.

— Конечно, — раздраженно поддакнул адвокат. — Но если бы даже при возобновлении этих отношений дело дошло до таких фактов, которые бы противная сторона могла использовать в качестве аргументов, это уже устарело, потому что…

— "При этих отношениях", — перебила его Анна, — вообще ни один "такой факт" не имел места.

— Ну тогда, — досадливо возразил советник юстиции, — это никуда не ведет.

— Это ведет нас как раз сюда, — сказала Анна, чувствуя, с каким напряженным вниманием следует Роберт за ее словами. Старая игра в треугольнике бильярдных шаров продолжалась. — Ведь тот, другой, — продолжала она, — в течение последних двух испепеляющих лет завладел мной, и я недооценила, какие права я предоставила ему тем, что и я владела им.

— И все-таки, — возразил советник юстиции Линдхоф, глядя немигающим взглядом, — все оставалось, как вы уже признались, в допустимых границах.

— Внешне и с бытовой точки зрения, пожалуй, что так, — сказал она, — но в моем воображении все происходило, как если бы оно было на самом деле, и — кто знает?

Роберт, который тщетно старался уловить отрешенность во взгляде Анны, вынужден был сдерживать себя, чтобы не выдать чувств, поднявшихся в душе.

— Сударыня, — наставительно произнес советник, — мечтания с юридической точки зрения не имеют ровным счетом никакого значения, не говоря уже о том, чтобы быть аргументом.

— Однако я очень страдала от внутреннего чувства вины, — сказала Анна, медленно проводя рукой по волосам.

— Ну, — ободрил адвокат, — это все личные, человеческие соображения совести, может быть заслуживающие внимания с точки зрения нравственности, но едва ли пригодные для использования их в качестве доводов противной стороной.

— Но Хассо, — упорствовала Анна так, как будто вела разговор сама с собой, — это, кажется, чувствовал.

— Разве вы с того момента отказывали своему супругу? — возразил адвокат.

Она подалась вперед в своем кресле и резко кивнула головой. Роберт, которому был хорошо знаком этот короткий и властный кивок головой, один из ее характерных жестов, замеченный им и в то памятное утро на площади с фонтаном, невольно присвистнул.

Советник юстиции повернул голову.

— В доме мыши? — осведомился он.

— Нет, — сказал Роберт, — только чувства.

— Ведь я не могла того, другого, — продолжала Анна глядя в пустоту, — с тех пор как ему снова принадлежала, пусть даже только в мыслях, я не могла его обманывать с Хассо. Есть только одна верность. И она сильнее смерти.

Роберт перевел дыхание. Анна сидела неподвижно, точно окаменевшая.

— С юридической точки зрения, — сказал советник юстиции, — это действительно глупая вещь, из которой суд по возможности заключил бы, что существовало нечто большее, чем душевная связь с другим мужчиной. На него в таком случае легло бы бремя доказательства обратного, что представляло бы особенную трудность, ибо неизвестно, когда дружеский партнер прибудет сюда, чтобы представить свои показания. А не было ли у вас, — продолжал адвокат, — я имею в виду перед вашим последним путешествием, возобновления отношений с вашим мужем — я полагаю, здесь нет ничего необычного.

Она молчала.

— Я имею в виду, — внушал старый советник юстиции, — может быть, это у вас из памяти только вылетело, бывает, что в силу особых условий здесь многое начинает представляться несущественным и лишним, не так ли?

Анна скользнула взглядом по напряженно-неподвижному лицу Роберта и пожала плечами.

— Во всяком случае, — сказал адвокат, — вы сначала помышляли соединиться с этим другим мужчиной после расторжения брака?

— Естественно, я часто думала об этом, — отвечала Анна несколько утомленным голосом. — Но чем ближе придвигался срок решения о разводе, тем сильнее я страшилась действительности, ведь она предварена была в моих мечтах.

— Понятно. Но, — сказал советник юстиции, роясь в своих записях, — вы ведь сами, кажется, говорили, что тот, другой, тоже был женат?

— Для нас не имели значения официальные формальности. Я любила его жену. Он, независимо от моего и нашего положения, хотел разводиться с ней, в чем я, правда, сомневалась — но, как теперь вижу, напрасно.

— После того как состоялась наша последняя с вами беседа перед решением суда, — заметил адвокат, — вы уехали в горы, никто ничего не знал о вас, о вашем местопребывании.

— Никто не мог знать, где я была, — подтвердила она. — Мне хотелось побыть одной, чтобы испытать свой будущий путь. Наконец, главным для меня было не столько оправдательный приговор в бракоразводном процессе, сколько оправдание себя самой.