На улицах стояла тишина, фонари погасили. Питер коснулся пальцем глаза и понял, что он плачет. Что же, президенту дозволено плакать, если хочется. Его сын ушел, скоро за ним последуют другие. В его жизни настала эпоха, когда всё отваливается. Питер задрал голову и поглядел на небо. Это правда, что говорят насчет звезд. Чем больше смотришь, тем больше видишь. Вид звезд утешал, их неустанная вахта в небе несла в себе успокаивающую силу, но так было не всегда. Питер смотрел на звезды, вспоминая времена, когда такое количество звезд в небе означало нечто совершенно иное.
Они переночевали в Ханте, спали на земле рядом с фургоном, а на следующий день прибыли в Мистик. Городок являл собой обветшалый передовой пост с одной небольшой улочкой, несколькими домами, магазином на все случаи жизни и зданием управы, служившим одновременно почтовым отделением и тюрьмой. Миновав городок, они поехали на запад, вдоль реки, по дороге, окаймленной густой растительностью. Пим еще никогда не бывала в поселениях, и казалось, всё окружающее поражает ее.
День клонился к вечеру, они доехали до фермы. Дом стоял на склоне у берега Гваделупе, рядом с ним были выгул для лошадей и поля чернозема. Позади дома виднелась уборная. Калеб слез со скамьи фургона и протянул руки, чтобы взять Тео, спавшего в корзине.
– Что думаешь?
С самого рождения Тео Калеб стал одновременно говорить вслух и на языке жестов, когда мальчик был рядом с ними. Поскольку рядом особо никого не будет, ребенок вырастет, не делая различия между языками слов и жестов.
Он повел ее внутрь. На первом этаже были две комнаты с самыми настоящими стеклянными окнами и кухня с печью и насосом для воды. Лестница вела в мансарду, где все они будут спать. Пол из пиленых дубовых досок выглядел крепким и надежным.
Пим улыбалась. Она будто глазам своим не могла поверить.
Они выгрузили самое необходимое. Через пару дней Калебу надо будет вернуться в город, восемь миль пути, чтобы начать обзаводиться скотиной. Дойная корова, пара коз, куры. Семена на посадку уже есть, земля вспахана. Они посадят кукурузу и бобы через ряд, а за домом устроят огород. Первый год будет сложным, не присесть. А потом, как он надеялся, всё войдет в ритм, хотя на легкую жизнь рассчитывать не стоит.
Они поужинали и улеглись на матрасы, которые он принес из фургона и разложил на полу в гостиной. Интересно, не будет ли Пим бояться или хоть немного тревожиться, раз они здесь только втроем. Она ни одной ночи не провела за пределами городских стен. Однако всё случилось с точностью до наоборот. Она выглядела совершенно спокойной, ей не терпелось увидеть, что будет дальше. Конечно, есть тому очевидная причина. Всё то, что произошло с ней в юности, дало ей большой запас внутренней силы.
Пим вошла в его жизнь совсем не сразу. Поначалу, когда Сара только привела ее из приюта, Калеб вообще с трудом воспринимал ее. Резкие жесты, горловые звуки, всё это выводило его из себя. Даже элементарное проявление доброты встречалось ею с непониманием и даже злостью. Но всё начало меняться, когда Сара стала учить Пим языку жестов. Они импровизировали, начав с самых простых слов, потом перешли к фразам и понятиям, которые можно было передать одним движением руки. Потом пригодилась книга из библиотеки, которую дала Калебу Кейт, и он понял, что множество знаков, которыми пользовалась Пим, были придуманы на ходу. Это стало неким личным языком для общения между ней и ее матерью и, до определенной степени, с Кейт и отцом. Калеб тоже вошел в этот круг. Ему было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать тогда. Он был сообразительным парнем, не привыкшим к тому, что бывают проблемы, у которых нет решения. А Пим тоже проявила интерес к нему. Что же она за человек? То, что он не мог общаться с ней так же, как с другими людьми, одновременно пугало и притягивало его. Он взял за правило внимательно наблюдать за взаимодействием Пим с остальными членами ее семьи, чтобы запомнить все жесты этого языка. Часами повторял их перед зеркалом у себя в комнате, имитируя диалог.