Он понял, что важно не раскрывать свои способности, пока он не обретет уверенность и не сможет беседовать с ней на самые разные темы. Подходящая возможность представилась, когда их семьи отправились отдохнуть рядом с водосбросом плотины. В то время как остальные наслаждались пикником у воды, Калеб забрался на самый верх плотины. Там он увидел Пим, которая сидела на бетоне и что-то писала в дневнике. Она всё время писала; Калебу было очень интересно, что же она там пишет. Когда он подошел, она подняла взгляд и прищурилась, напряженно глядя на него темными глазами. Затем снисходительно отвернулась. Ее длинные каштановые волосы, убранные за уши, блестели в лучах солнца. Калеб с секунду постоял рядом, глядя на нее. Пим была его на три года старше, для него – почти взрослая. А еще она выросла очень красивой, но недоступной, почти что холодной.
Было очевидно, что его присутствие ей не нравится, но отступать было поздно. Калеб подошел ближе. Она снова поглядела на него, слегка наклонив голову набок, со скучающе насмешливым выражением лица.
Она закрыла дневник, заложив его карандашом.
Этот вопрос был настолько неожиданным, что Калеб дернулся. А хочет ли он? Что это вообще такое? А она буквально смеялась над ним – смеялась глазами.
Калеб подобрал ответ на ходу.
Он понял, что попался.
Нет, Калебу еще не доводилось, но он надеялся это исправить в ближайшем будущем. А сейчас почувствовал, что краснеет.
Он понял, что это правда. Со всей его учебой и тренировкой он не понял очевидного факта, который Пим раскрыла в считаные секунды. Язык жестов наделен совершенной прямотой. В его компактной структуре нет места уверткам, полуправде и прочим трюкам, которые по большей части всегда присутствуют в обычной речи.
Она встала и посмотрела на него.
И они сделали это. Калеб закрыл глаза, думая, что так и надо, слегка наклонил голову в сторону и наклонился вперед. Они столкнулись носами, чуть повернулись еще и мягко коснулись друг друга губами. Он и понять ничего не успел, как всё кончилось.
Калеб поверить не мог, что это происходит на самом деле.
Это оказалось еще лучше. Что-то мягкое проникло внутрь его рта, он понял, что это ее язык. Стал подстраиваться под нее, и на этот раз у них получился настоящий поцелуй. Калеб всегда представлял себе это как простое соприкосновение поверхностей тела, губы к губам, но теперь понял, что поцелуи – штука куда более сложная. Это скорее смешение, чем прикосновение. Они проделывали это некоторое время, исследуя рты друг друга, а потом она отодвинулась, давая понять, что с поцелуями закончено. А потом понял, в чем причина. Их звала Сара, стоя у основания плотины.
Пим улыбнулась.
На этом всё кончилось, по крайней мере на время. Но через некоторое время они поцеловались снова и делали другие вещи, но это немногого стоило. Потом в его жизни были другие девушки, однако те немногие минуты на плотине стали для него особым моментом. Когда в восемнадцать он пошел служить в Армию, командир сказал ему, что надо кого-нибудь себе найти, кому письма писать. И он выбрал Пим. Его письма представляли собой собрание жизнерадостной ерунды, жалоб на кормежку и веселых рассказов о друзьях, а вот ее, напротив, оказались тем, чего он еще никогда не видел – глубокие, жизненные, приметливые. Иногда они выглядели как настоящая поэзия. Одна фраза, даже если она описывала нечто совершенно обычное – типа лучей солнца на листьях, слова, сказанные знакомым, запах готовящейся еды, – отпечатывалась в его сознании, и он обдумывал ее не один день. В отличие от языка жестов с его прямотой и компактностью, письменная речь Пим была переполнена чувствами – истинными чувствами, идущими от сердца. Калеб старался писать Пим так часто, как только мог, всё больше скучая по ней. У него было ощущение, будто он наконец услышал ее голос. И вскоре он понял, что влюблен в нее. Когда он сказал ей об этом, не в письме, а лично, когда на три дня вернулся в Кервилл в увольнение, ее глаза смеялись.
Пребывая в этих воспоминаниях, Калеб уснул. Через какое-то время проснулся и увидел, что Пим рядом нет. Он не беспокоился. Пим была ночной птичкой. Тео спал. Калеб натянул штаны, зажег фонарь, взял в руку стоящую у двери винтовку и вышел наружу. Пим сидела, привалившись спиной к пню, на котором Калеб дрова колол.