– Ты понимаешь, что они убьют тебя. Возможно, мне следует позволить им это сделать.
Она с удивлением увидела, что он плачет.
– Блин, вот только этого не надо, – сказала она.
– Ничего не могу поделать.
Из его распухшего носа текли сопли.
– Я люблю Кейт, люблю наших девочек. Мне очень, очень жаль, правда.
– Слезами горю не поможешь. Сколько они тебе времени дали, чтобы ты деньги вернул?
– Я смогу заработать. Только один вечер поиграть. Много не надо, только чтобы начать.
– И что, Кейт на такое покупается?
– Ей не стоит этого знать.
– Это был риторический вопрос, Билл. Сколько у тебя времени?
– Как обычно. Три дня.
– И что в этом обычного? Ладно, можешь не отвечать.
Она встала.
– Не говори Холлису. Он меня прибьет.
– Имеет право.
– Мне жаль, Сара. Я облажался, знаю.
Вбежала Дженни, запыхавшаяся.
– Окей, похоже, она поверила.
Сара поглядела на часы:
– У тебя есть час, Билл, прежде чем придет твоя жена. Предлагаю тебе сказать все начистоту и просить прощения.
Билл был в ужасе.
– Что вы собираетесь сделать?
– Меньше того, что ты заслужил.
Калеб строил курятник, когда увидел идущего по пыльной дороге человека. Дело было к вечеру, Пим и Тео отдыхали в доме.
– Дым увидел, – сказал человек. У него было доброжелательное морщинистое лицо и густая борода. На голове надета соломенная шляпа, штаны крепились на подтяжках.
– Раз уж мы теперь соседи, надо бы познакомиться. Фил Тэйтум меня зовут.
– Калеб Джексон.
Они пожали друг другу руки.
– Мы живем по другую сторону гребня. Чуть раньше сюда перебрались, чем остальные. Живу вместе с Дориен, женой. Парень наш уже вырос и теперь свой дом строит, рядом с Бандерой. Джексон, говоришь?
– Точно. Он мой отец.
– Будь я проклят. И что ты здесь забыл?
– Наверное, то же самое, что все. Обосноваться.
Калеб снял перчатки.
– Заходите, с моими познакомитесь.
Пим сидела в кресле у остывшего очага с Тео на коленях и показывала ему картинки в книжке.
– Пим, – сказал Калеб, одновременно дублируя слова на языке жестов. – Это мистер Тэйтум, наш сосед.
– Как поживаете, миссис Джексон?
Фил прижал шляпу к груди.
– Будьте добры, не вставайте.
Калеб вдруг понял свою ошибку.
– Мне следовало предупредить. Моя жена не слышит. Она говорит, что рада с вами познакомиться.
Мужчина степенно кивнул.
– У сестры двоюродной такое было, умерла недавно. Она немного научилась читать по губам, однако всё равно жила в своем мире, бедняжка.
Он рефлекторно заговорил погромче, так делали все.
– Какой чудесный у вас мальчик, миссис Джексон.
Калеб повернулся к гостю, который всё так же теребил край шляпы.
– Она благодарит вас, мистер Тэйтум.
Калеб перевел ее слова.
– Дома надо к ужину быть, но, наверное, немного посидеть с вами смогу, благодарю.
Пим налила воды в графин, добавила дольки лимона и поставила графин на стол, за который уселись мужчины. Они поговорили о мелочах – о погоде, о других поселениях в этой местности, о том, где Калеб покупал скотину, по какой цене. Пим ушла, забрав с собой Тео, она любила ходить с ним на берег реки, где они могли просто сидеть в тишине. Калеб понял, что гость и его жена чувствуют себя одиноко. Сын уехал, едва попрощавшись, с женщиной, с которой познакомился на танцах в Ханте.
– Заметил, жена твоя в ожидании, – сказал Тэйтум. Они допили воду с лимоном и беседовали.
– Да, в сентябре срок.
– Если что, в Мистике врач есть, когда понадобится.
Фил дал Калебу всю информацию.
– Очень здорово, спасибо.
Калеб ощутил стоящую за словами Тэйтума печальную историю. Видимо, у них был и другой ребенок, может, и не один, но все они не выжили. Это, конечно, осталось в прошлом, но не для них.
– Премного благодарен вам обоим, – сказал Тэйтум, выходя. – Хорошо, когда поблизости молодежь есть.
Вечером Калеб пересказал их разговор Пим. Та купала Тео в кухонной раковине. Поначалу Тео капризничал, но потом ему понравилось, и он принялся колотить по воде крохотными кулачками.
Калеб подразумевал, что ему придется работать переводчиком.
Этот разговор не выходил у него из головы несколько дней. Почему-то, несмотря на свое умение всё планировать, Калеб не подумал, что в дальнейшей жизни им потребуется помощь других. Отчасти оттого, что отношения с Пим были настолько глубокими, что все остальные выглядели поверхностными. Отчасти оттого, что он не был уж настолько общительным от природы, предпочитая находиться в обществе собственных мыслей, а не других людей.