Эти открытки приходили мне год за годом. На очередной открытке было очередное экзотическое место и декорации: на слонах в Индии, рядом с Великой Китайской стеной, рядом с носом корабля, в меховых парках на фоне покрытого ледником берега. С радостными подписями, но каждая из них выражала депрессию, желание компенсации. «Какая чудесная у нас жизнь! Правда! Богом клянусь!» Я начал подмечать и другие детали. Джонас оставался всё тем же бодрым парнем, как всегда, а вот Лиз старела преждевременно, и не только физически. На первых фото ее взгляд выглядел рассеянным, будто ее сняли неожиданно, но на поздних она пристально смотрела в объектив, будто человек, которого снимают для газеты. Ее улыбка выглядела искусственной, словно результат волевого усилия. Может, мне это казалось? Более того, может, это было мое воображение, что в ее мрачном взгляде заключалось некое послание для меня? А их тела? На первой фотографии, в пустыне, Лир стоял позади нее, обнимая ее. Но они становились всё дальше год от года. Последняя фотография, которую я получил в 2010 году, была сделана в кафе у реки, судя по всему – Сены. Они сидели друг напротив друга, так, что рукой не дотянуться. На столе стояли бокалы с вином. Бокал моего бывшего товарища по комнате был почти пуст, бокал Лиз – почти нетронут.
Тем временем пошли слухи насчет Джонаса. Я всегда знал, что он склонен к несколько внеземным страстям, однако слухи меня тревожили. Говорили, что Джонас Лир совсем слетел с катушек. Что его исследования перешли в область чистой фантастики. Последняя его статья в «Нэйчур» касалась предмета его исследований лишь вскользь, однако люди уже начали называть его долбанутым. Он больше не публиковался и не появлялся на конференциях, где в кулуарах регулярно подшучивали на его счет. Некоторые из коллег заходили настолько далеко, что намекали, что его преподавательская работа под угрозой. Определенная доля ехидства являлась частью нашей профессии, теория о том, что падение одного есть путь к вершинам другого. Но я начал всерьез беспокоиться за него.
Прошло совсем немного времени с того момента, как Джулианна выбросила белое полотенце, окончив наш суррогатный брак, когда мне позвонил человек по имени Пол Кирнан. Я раз-два с ним встречался, он работал по клеточной биологии в Гарварде, был младшим коллегой Джонаса, человеком с превосходной репутацией. Насколько я понял, наш разговор ставил его в неудобное положение. Он знал о нашей давней дружбе, но суть его слов состояла в том, что он опасался, что его преподавательская работа окажется под угрозой из-за того, что он близко связан с Джонасом. Не могу ли я написать рекомендательное письмо? Моим первым желанием было сказать ему, что пора наконец повзрослеть, что ему вообще повезло, что он знаком с таким человеком, как Джонас, и черт с ними, со слухами. Но, учитывая обычное для учебных комиссий бесчестное поведение, я понимал, что в его словах есть смысл.
– На самом деле по большей части это связано с его женой, – сказал Пол. – Ему можно лишь посочувствовать.
Я едва не бросил трубку.
– О чем вы вообще говорите?
– Простите, я думал, вы знаете, как старые друзья, всё такое. Она тяжело больна, и это плохо. Наверное, мне не стоило этого говорить.
– Я отвечу вам в письме, – сказал я и положил трубку.
Я был в полной прострации. Нашел номер Лиз среди номеров Бостонского колледжа и начал названивать. А потом положил трубку. И что я скажу после стольких лет? Какое право я имею вмешиваться в ее жизнь сейчас, настолько поздно? Лиз умирала. Я не переставал любить ее ни на секунду, но она – жена другого мужчины. Просто чудесно, что они так долго продержались вместе. Если я чему и научился от своих родителей, так это тому, что в смерти супруги становятся едины. Может, это моя давняя трусость тому виной, но я не стал звонить.
Я ожидал новостей. Каждый день проглядывал похоронную страничку «Таймс» с мрачной решимостью человека у постели умирающего. Мало общался с коллегами, избегал друзей. Отдал квартиру Джулианне и снял квартиру с одной спальней в Уэст-Вилидж, чтобы исчезнуть ото всех. Что я стану делать, когда не станет моей Лиз? Я вдруг понял, что где-то в потаенных уголках моего мозга затаилась мысль о том, что когда-нибудь каким-то образом мы будем вместе. Может, они разведутся. Может, Джонас умрет. А теперь у меня не осталось надежды.
Как-то вечером, перед Рождеством, зазвонил телефон. Время было к полуночи, я только что улегся в кровать.
– Тим?
– Да, это Тим Фэннинг.
Позднее время звонка раздражало меня, а голос я не узнал.
– Это Лиз.
Мое сердце ударилось о ребра. Я не мог найти нужных слов.
– Алло?
– Я слушаю, – с трудом ответил я. – Так здорово услышать твой голос. Ты где?
– Я в Гринвиче, у мамы.
Я подметил, что она не сказала «у родителей». Значит, Оскара не стало.
– Мне надо с тобой увидеться, – сказала она.
– Конечно. Конечно, мы можем увидеться.
Я лихорадочно рылся в ящике стола, ища карандаш.
– Я брошу вся и всё. Только скажи, когда и куда.