Город Зга

— По событиям, — так же ровно продолжала Муравьёва, — по чему же ещё. Мы прозондировали весь этот участок, миллиметр за миллиметром, мобилизовали для этого лучших специалистов. Результат прежний. Излучения есть — источника нет. Мы пробурили более широкую скважину — Ствол, чтобы взять образцы геологических пород и разместить там специальную аппаратуру.

— Что за аппаратуру, можно узнать? — подозрительно прищурилась Вела.

— Мы опустили туда периферийный модуль инфрачастотного электромагнитного генератора сверхбольшой мощности — совершенно уникальная установка — несколько раз включили.

— И что?

— Зафиксировали изменения некоторых зон энергоспектра, доступных нашим приборам. Поначалу, ничего особенного. Всё началось потом. Через пару недель. Во-первых, изменилась структура так называемой Каймы. Она стала более плотной, менее прозрачной. Усилился негативный импульс, действующий на психику при прохождении сквозь неё. Кроме того на-рушилась стабильность её границ. Кайма начала медленно раздвигаться. Во-вторых, источник стал воздействовать на людей. Психогенно. Главным образом, на военных. Какой-то странный синдром стал у них развиваться. Мы назвали его в шутку синдромом «анти-ура». Тогда ещё в шутку. Потом у нас пропала охота шутить.

— Хороши шуточки, — резко сказал генерал Ниткин, — Полная деградация личности военнослужащего, как такового. Во-первых — отвращение к оружию. К любому оружию. Ко всему, что может стрелять, взрываться, резать… Просто физическое отвращение, до тошноты, до рвоты. Можете вообразить офицера, боящегося прикоснуться к личному табельному пистолету? Солдата, которого не заставишь взять в руки автомат. А если заставишь, то есть вероятность, что он побежит в туалет возвращать из желудка свой съеденный завтрак. Совсем это не забавно, — подчеркнул генерал, заметив наши с Велой невольные улыб ки. В-вторых — развал дисциплины. Невосприятие субординации, игнорирование своих обязанностей, неподчинение приказам.

— Может быть, не всем приказам? — поинтересовался я, — А только приказам о применении насилия?

— Какое ещё насилие? — возмутился Ниткин, — Охрана объекта, это что — насилие? Проведение экспериментов — это насилие?

— Смотря какие эксперименты. Объект решил, что это насилие по отношению к нему.

— Кто решил? — не понял генерал.

— То, с чем вы имеете здесь дело. Он может решать. И он решил. Вооруженная охрана. Боевая техника. Жёсткие некорректные эксперименты. Вообще присутствие военных, оружия. Что же это, как не насилие? Зачем вы здесь? Учения — это понятно, это нормально. Но здесь не учения. Зачем здесь столько военных? Здесь что, война?

— Здесь чрезвычайный, непредсказуемый объект. Который может создать угрозу для государства, — мерно, с металлом в голосе отчеканил генерал Паслён. Насилие, говорите? Смысл любой армии — есть насилие. Долг любого военного — готовиться к насилию. Но к какому насилию? К оберегающему насилию. К защите государства, его устоев, его граждан. Насилие во благо. Иной цели у армии быть не может.

— Насилие во благо… насилие во зло… — невесело усмехнулась Вела, — Вот только, что — зло, что — благо — маленький нюанс. И Чингис-хан, и Наполеон, и Гитлер… Все решали по-своему.

— Да, решали. И решали те, кто противостоял Чингис-хану, Наполеону, Гитлеру. Всё это армии. Вооруженные силы. Без них человечество не может выживать.

— Именно, что выживать. Человечество только и делало, что выживало. От Чингис-ханов, от Гитлеров… И от тех, кто приходил им на смену. И от вас. От вас тоже. А оно, человечество, жить должно, развиваться. Совсем по другим понятиям.

— По каким же, позвольте узнать? — нахмурился генерал Ниткин.

— Господа, мне кажется, мы слегка отвлекаемся от проблемы, — вмешался молчавший до сих пор Бейн.

— Согласен, — сказал я, — Бесполезный спор. Вернёмся к событиям.

— Вот — события, — продолжал Паслён, — Военнослужащие, подвергшиеся воздействию излучений, были немедленно удалены из зоны, направлены на медицинское обследование. У тех, кто заменил их, у совершенно нормальных людей через несколько дней началось то же самое. Люди прекращали работу, поворачивались все в одну сторону, в сторону объекта, источника излучений и вслушивались во что-то. Во что — никто не мог объяснить вразумительно. Одни говорили, что слышат чьи-то голоса. Другие — музыку. Третьи умудрялись слышать картины, цветы, даже запахи. Были такие, что слышали себя, иные свои воплощения, кого-то из прошлого — своих близких, знакомых, незнакомых… Ну и тому подобную всячину. И все до единого утверждали, что именно это они хотели услышать всю жизнь. Что это — важнее всего на свете. Что то, чем они занимались до сих пор, не имеет теперь никакого значения.

Эта эпидемия, начала охватывать не только военнослужащих, но и гражданский персонал. Не только находящихся в самой Зге, но и за пределами её.

— А что говорит медицина? — спросил я у Муравьёвой.