Вела с Лёнчиком застыли в молчании, ещё до конца не веря, не понимая.
— Будьте здесь. Не бойтесь. Уже всё прошло. Я поищу лопату. Надо похоронить.
Глава девятая
— Так оно всегда получается, дружок. Стараешься, как лучше, а получается хуже.
Третье наше утро в Зге было дождливым, пасмурным.
Встретили мы его в чужом случайном доме, в котором расположились, чтобы прийти в себя от последних событий. Вела с Лёнчиком ещё спали. Я вышел на крыльцо под узкий навес, вокруг плясали тонкие прохладные дождевые струи. Огляделся. Обычный одноэтажный дом на обычной окраинной улочке. Дом был в порядке, улица была в порядке, деревья были, как деревья… Но там в конце улицы за поворотом, и за другим поворотом, и за тополиной аллеей осталась вчерашняя школа… осталось всё вчерашнее.
Там у ограды — небольшой холмик земли — временная могила нашего Пенька. Он похоронен в собственном спальном мешке. Будет срок — мы его перехороним на кладбище, как подобает.
После этой печальной работы мы покинули догорающую школу, покинули не через ворота, а с другой стороны через калитку в сетчатой ограде — лишь бы не очутиться вновь на страшном школьном дворе. Я нёс Лёнчика на руках, а Вела ковыляла следом. Мы отошли на приличное расстояние от района, подвергшегося Велиному воздействию и наконец остановились в этом заброшенном доме на беспризорной улочке. Мне пришлось ещё раз вернуться к школе за нашими рюкзаками, и лишь после этого мы смогли спокойно перевести дух.
Состояние Лёнчика поразительно быстро улучшалось, но он был ещё слаб и двигаться сам не мог. Ждать, пока он совсем поправится, тоже было нельзя: неизвестно, что произойдёт в Зге за это время, тем более, после вчерашнего. Поэтому решено было до утра нам побыть вместе, а утром мне одному отправиться к Стволу, возможно, что-то выяснить или что-нибудь предпринять.
Утренний дождь был мне не помехой, у меня имелся дождевик, непромокаемые ботинки. Я был готов выступить, я стоял на крыльце, размышляя: разбудить Велу или не надо, пускай уже выспится. Записку что ли написать?
Вела вышла на крыльцо, избавив меня от сомнений.
— Уже? Такую рань? Ты ел что-нибудь?
— Ел. Сами поешьте. Из наших запасов ещё две банки тушёнки, три батона, сыра немного.
— Будь осторожен. Очень тебя прошу.
— Не волнуйся. Вы тоже — повнимательней. Хотя, не думаю, что кто-нибудь теперь сможет быть для вас… всерьёз опасен. Но… Вдруг что, сконцентрируй, отправь мыслепосыл. Я пойму.
— Думаешь — получиться?
— У нас теперь всё получится. Всё будет хорошо.
— К вечеру вернись. Мы будем очень ждать.
— К вечеру обязательно. Если не раньше. Ну всё, пошёл я.
Я обнял её, прижал к себе. Маленькая, слабая, уставшая от невзгод женщина… Что нужно, чтобы сделать её счастливой? Чтобы глаза её навсегда остались её чудесными ласковыми глазами. Чтобы, не приведи Бог, из глаз этих вновь не изошло то…
Я запер штакетную калитку на крючок и быстро зашагал по улочке. Улочка вывела меня на широкую улицу, одну из сквозных улиц, которая переходила в загородное шоссе. Теперь — прямая дорога до центра и до моего родного района. И где-то там, между ними должны располагаться здания научно-исследовательского комплекса, станции зондирования, зона Ствола и сам Ствол. Так, по крайней мере, нам было объяснено провожавшими нас за Кайму, и так это изображалось на карте. Минут за тридцать — сорок дойду. Зга — маленький город. Всё рядом.
Дождевые капли лупили по старому асфальту, шуршали по моему дождевику. Под ногами пузырились многочисленные лужицы. Но идти мне было легко и даже приятно. Несмотря на всё происшедшее. Несмотря на то, что пришлось оставить Велу и Лёнчика. Несмотря на полную неизвестность впереди. Дождь всегда неплохой утешитель. Дождь не обманщик, он не обещает радостей и побед, которые почти никогда не сбываются. Он обещает покой, который сбывается почти всегда. Потому что покой — в человеке, а не вне его.
У меня не было никакого плана действий. Я понятия не имел, с чем встречусь и как поступлю. Я просто надеялся, даже верил, что худшее уже позади. Не может же нам быть хуже, чем было вчера. Всё будет хорошо. Я обещал Веле. Значит — будет. Значит, я — отвечаю за это.
Никого не попадалось мне навстречу. Никто не догонял меня. Безлюдный дождливый город. Знакомый и чужой одновременно. Реальный и призрачный. Открытый, простой и доверчивый, как в прежние годы. Заколдованный, втиснутый в невидимый панцирь, заклятый печатями диких тайн. Моя Зга…
Я прошёл мимо автобусной станции, на которой не было ни одного автобуса, ни одного человека. Ступил на центральную площадь — попросту расширенную часть улицы, по обе части которой стояли осанистые здания местных управлений, поблёскивал стёклами универмаг, почивал на своих разлапистых колоннах дворец культуры.