Город женщин

Прежде я никогда так не открывалась. Никогда не пыталась описать свой опыт словами. Но все же мне стало ясно, что слов недостаточно. Как объяснить, что под «тьмой» я подразумеваю не «грех» или «зло», а лишь воображаемое место в невыразимой глубине души, куда не проникает свет реального мира? Туда способен проникнуть только секс. Это место первобытное, существовавшее задолго до появления цивилизации и языка. Место, которое не опишешь словами. Ни дружба, ни творчество не могли насытить эту часть меня. Ее не могли насытить ни радость, ни восторг. В эту скрытую от всех область можно было добраться лишь во время соития. Когда мужчина отправлялся со мной в эту неведомую тьму, я словно погружалась на дно моей души, к самым истокам своего существа – туда, где все началось.

Как ни странно, только там, в кромешной тьме, где не существовало ни стыда, ни лжи, я обретала полную свободу.

– Но если говорить о счастье, – продолжала я, – то, пожалуй, нет. Счастливой меня делают другие вещи. Работа. Подруги и моя настоящая – не биологическая – семья. Нью-Йорк. И наша с тобой прогулка по этому мосту. Но секс со всеми этими мужчинами приносит мне удовлетворение, Фрэнк. И я пришла к выводу, что без него становлюсь несчастной. Я не говорю, что нашла единственно правильный способ жить. Я лишь хочу сказать, что для меня он правильный и это уже не изменится. Я приняла себя. Мир не черно-белый, верно ты сказал.

Фрэнк слушал меня и кивал. Он хотел меня понять. Он один мог меня понять.

После долгой паузы он наконец произнес:

– Знаешь, тогда тебе повезло.

– Почему же? – удивилась я.

– Потому что далеко не каждый способен найти удовлетворение.

Глава тридцать первая

Я никогда не любила тех, кого мне полагалось любить, Анджела.

Моя жизнь шла вопреки любым планам. Родители подталкивали меня к определенной судьбе: престижная школа, элитный колледж. По их разумению, я должна была влиться в среду, к которой принадлежала по рождению. Но, как оказалось, я вовсе к ней не принадлежала. До сих пор у меня нет ни одного друга из этого мира. И мужа на школьном балу я так и не встретила.

Я никогда не ощущала близости с родителями и не тосковала по жизни в маленьком городке, где выросла. Со временем я оборвала все контакты с прежними знакомыми и соседями. Мы с матерью до самой ее смерти поддерживали отношения лишь формально. А отец оставался для меня не более чем ворчливым политическим комментатором, сидевшим за противоположным концом обеденного стола.

Но когда я переехала в Нью-Йорк и познакомилась с тетей Пег – презирающей условности лесбиянкой, легкомысленной и безответственной, которая слишком много пила, сорила деньгами и порхала по жизни в ритме танца, – я сразу в нее влюбилась. Она подарила мне целый мир. Мир, который стал моим.

А еще я познакомилась с Оливией, которая с виду вроде бы не внушала симпатии, но я полюбила ее всей душой. Гораздо сильнее, чем любила собственных родителей. Оливия презирала телячьи нежности, но была доброй и преданной. Она служила нам опорой, а для меня стала своего рода ангелом-хранителем. Все понятия о чести я получила от нее.

Потом я встретила Марджори Луцкую, эксцентричную девчонку из Адской кухни, чьи родители, еврейские эмигранты из Польши, торговали тряпьем. Вот уж не думала, что мы подружимся. Но Марджори стала мне не просто другом и деловым партнером – она стала мне сестрой, которой у меня никогда не было. Я любила ее всем сердцем, Анджела. Готова была пойти ради нее на все, как и она ради меня.

Потом появился Натан, сын Марджори, слабый, болезненный мальчик, который, казалось, страдал аллергией на саму жизнь. Он был ребенком Марджори, но и моим ребенком тоже. Если бы планы родителей на мою жизнь осуществились, я бы и сама стала матерью и нарожала бы им рослых и крепких будущих промышленников, превосходных наездников. Но вместо них мне достался Натан, чему я только рада. Я выбрала его, а он выбрал меня. И его я любила.

Эти люди, вроде бы такие непохожие и появившиеся в моей жизни почти случайно, и стали мне семьей. Настоящей семьей, Анджела. Я говорю о них, потому что хочу объяснить тебе: в последующие несколько лет я любила твоего отца так же сильно, как и каждого из них.

Поверь, в моем сердце нет более высокой похвалы для человека. Фрэнк стал мне близок, как и вся моя странная, прекрасная, неповторимая, случайная и самая настоящая семья.

Такая любовь, какая была у нас с Фрэнком, подобна бездонному колодцу с отвесными стенами.

Упадешь туда – и уже не выберешься.

В последующие годы твой отец несколько раз в неделю звонил мне поздним вечером и спрашивал:

– Хочешь погулять? У меня бессонница.

– У тебя всегда бессонница, Фрэнк, – отвечала я.

– Да, но сегодня особенно плохой день, – говорил он.