Город женщин

– Помню Тома, когда тот только прибыл на корабль новобранцем, – продолжал Фрэнк. – Точную дату не скажу, но приехал он в начале сорок четвертого. Явился прямо с фермы. Деревенский паренек. Если считаешь нас, городских, суровыми ребятами, погляди лучше на деревенских. По большинству они росли в такой нищете, что тебе и не снилось. Я-то думал, мы бедные, но по сравнению с ними мы просто богатеи. Эти мальцы и еды-то столько в жизни не видели, сколько нам давали на корабле. Помню, ели они, как в последний раз, аж за ушами трещало. Впервые в жизни им не приходилось делиться с десятком братьев. Некоторые и ботинок в жизни не носили. А их выговор – я ни разу такого не слыхал и половину слов не понимал. Но сражались они как черти. Даже когда нас не обстреливали, они находили повод для битв. Между собой дрались постоянно, задирались к морским пехотинцам, охранявшим адмирала, когда тот был на борту. Они ничего не умели, кроме как расчищать себе дорогу кулаками. И Том Денно из них был самый задиристый.

Я кивнула. Фрэнк редко рассказывал о службе на корабле и о тех, с кем вместе воевал. Я не понимала, к чему он клонит, но знала, что это важно.

– А я, Вивиан, никогда не был ни задирой, ни драчуном. – Он цеплялся за баранку, как за спасательный круг, удерживающий его на плаву. – И вот как-то раз на палубе один из моих ребят, парнишка из Мэриленда, на минутку отвлекся. Оступился, и его голову затянуло в пропеллер. Оторвало напрочь прямо у меня на глазах. Нас даже не обстреливали тогда – так, обычный день, обычная служба. И вот, значит, лежит передо мной безголовое тело, и я понимаю, что нужно срочно убрать его, ведь самолеты приземляются каждые две минуты и скоро прибудет следующий. Не должно быть на палубе авианосца посторонних предметов. Но я как окаменел. И тут, значит, подбегает Том Денно, хватает труп за ноги и оттаскивает прочь – наверное, на ферме они так свиные туши таскали. И даже бровью не повел. Сразу понял, что делать надо. А я так и стою столбом. И Том хватает меня и тоже оттаскивает, чтобы я не стал следующим, значит. Меня, офицера, представляешь! Волочит прочь новобранец! Он даже у дантиста ни разу не был, этот Том. Как вышло, что он стал адвокатом на Манхэттене?

– А это точно был он? – спросила я.

– Да, точно. Он меня узнал. Подошел и заговорил со мной. Знаешь, Вивиан, он из «Клуба семьсот четыре». Господи боже. – Он с горечью взглянул на меня.

– Я не знаю такого клуба, – мягко заметила я.

– После атаки камикадзе на «Франклине» остались семьсот четыре члена экипажа. Капитан Герес назвал их «Клубом семьсот четыре». Сделал из них героев. А может, они и правда герои. Геройски выжившие, как говорил Герес. Те, кто не покинул корабль. Не дезертировал. Они каждый год собираются. Вспоминают былые подвиги.

– Ты не дезертировал, Фрэнк. Даже ВМС это признали. Тебя выбросило за борт взрывной волной.

– Не важно, Вивиан, – ответил он. – Я был трусом задолго до атаки.

Паника в голосе пропала. Теперь он был зловеще спокоен.

– Неправда, – возразила я.

– Не спорь, Вивиан. Я был трусом. До той атаки нас месяцами обстреливали. И я еле держался. С самого начала не выносил бомбежек. Помню Гуам в июле сорок четвертого – мы разнесли его до основания. Мне казалось, на острове ни былинки не осталось, такой ад мы там устроили. Но когда в июле на Гуам высадились наши войска, отовсюду полезли японские солдаты и танки. Как они пережили бомбардировку? Ума не приложу. Наши пехотинцы сражались храбро, японцы сражались храбро, но я – нет, Вивиан. Меня пугали сами выстрелы, а ведь стреляли даже не в меня. Тогда-то у меня и началось. Панические приступы, тики. Ребята прозвали меня Трясучкой.

– Какая низость, – сказала я.

– Но они были правы. Нервы у меня стали совсем никуда. Однажды нашему самолету не удалось сбросить бомбу: снаряд весом в сотню фунтов застрял в открытом люке. И вот пилот сообщает по радио, что бомбу в люке заклинило и он заходит на посадку. Представляешь? Во время посадки самолет растрясло, и снаряд попросту выпал на палубу. И вот, значит, мы стоим, а по палубе катается бомба в сто фунтов. И тогда твой брат и другие ребята подскочили и столкнули ее за борт, как нечего делать. А я опять застыл столбом. Не мог ни помочь, ни даже шевельнуться – вообще ничего.

– Теперь уже не важно, Фрэнк. – И опять он словно меня не услышал.

– А в августе сорок четвертого нас накрыл тайфун, но мы по-прежнему совершали вылазки и принимали на борт самолеты, хотя палубу захлестывали волны высотой с дом. И ты бы видела этих пилотов, Вивиан. Приземляются на посадочную полосу размером с почтовую марку посреди Тихого океана в самый разгар бури и даже глазом не моргнут. А у меня руки трясутся. Хотя проклятый самолет веду совсем не я, Вивиан. Наш конвой называли «убойной шеренгой»^[45] и считали самыми крутыми ребятами во всем флоте. Но я-то крутым не был.

– Фрэнк, – попыталась я успокоить его, – не мучай себя, дело прошлое.