Город живых

Вопль. Звериный крик. Разъяренный вой. Он был таким сильным, что казалось, способен заглушить выстрелы миномётов на фоне. Но от него становилось жутко. Убитая горем женщина что-то кричала в камеру британского журналиста Грэма Филиппса. Её лицо налилось кровью, превращая бледно-розовую кожу в ярко-бордовую. Глаза превратились в два бездонных колодца со слезами. Гнев, ярость, ненависть. Они рвались из женщины. Она топила всех в своём горе. Её муж погиб, стоя в очереди за гуманитарной помощью.

– На хрена ему нужна была эта чертова гуманитарка. Я ему говорила, чтоб он оставался дома. Чего ты не послушал меня? – кричала женщина.

Потом она резко переключается и уже что-то кричит, обращаясь ко всему миру.

– Люди, посмотрите, что вы творите!! Вы видите это? Сколько здесь трупов. Это всё люди. Понимаете, что вы творите?!

За спиной у женщины лежали три тела. Их накрыли покрывалами. Все они лежат рядом с припаркованной «Ладой». Лобовое стекло изрешечено. Заднего и боковых вовсе нет. Зияют дыры в левом крыле. Достаю камеру и пытаюсь снимать.

– Снимай всё, – подсказывает Игорь.

Я его не слушаю. Его голос где-то вдалеке. Хотя он стоит совсем рядом.

Объектив поглощает ужасные картинки. Записывает их на флешку. Я сосредоточен. Даже не чувствую, как привык к трупному запаху, который успел перемешаться с запахом бензина. Фотоаппарат не перестает щелкать. Кадр за кадром. Свидетельства военного преступления появляются на маленьком экранчике старенького полулюбительского фотоаппарата.

Я наступаю на что-то скользкое. Должно быть под снегом была замерзшая лужа, но после я понимаю, что наступил на фрагмент человеческой плоти. Маленькие частички растерзанных тел были повсюду. Смесь из черного снега, земли, розовых кусочков мяса, крови, оторванных металлических фрагментов и срезанных осколками ветвей елей покрывали всю площадку перед гостиницей «Европа». Рядом с телом, укрытым синим покрывалом, лежит мужская водительская фуражка. Должно быть, это и есть муж той женщины, которая сейчас пытается что-то прокричать представителям миссии ОБСЕ.

Из-под покрывала торчала обмякшая женская рука с капельками крови и грязи, облепленная черными хрусталиками грязного снега. Рука будто тянулась к разбитому телефону, который больше никогда не зазвонит. Лишь записная книжка будет хранить память о человеке, чей номер её родственники никогда не удалят. Сколько таких номеров телефона у каждого из нас? Хотя бы один такой номер обязательно останется в знак памяти о том, кого больше никогда не будет рядом. Мы будем смотреть на такие теплые и нежные цифры с надеждой, что вот-вот этот набор символов загорится на экране смартфона, мы поднимем трубку и услышим долгожданный голос. Но телефон так и не зазвонит.

Между тел замечаю небольшое покрывало. Оно скрывает что-то совсем маленькое. Явно не тело взрослого человека. Я выяснил, что это, из разговора Игоря с каким-то фотографом. Они поздоровались и начали обсуждать произошедшее. Журналисты насчитали три попадания. Мины. Скорее всего, это была диверсионная группа. Хотя это понятие совершенно не подходит под данный случай. Диверсии обычно совершают на военных объектах. То, что мы сейчас наблюдаем, не что иное, как теракт. Террористический акт против мирного населения. Должно быть военные поражения, которые терпела украинская армия в донецком аэропорту и под Дебальцево, заставляли идти украинцев на отчаянные меры – попытаться расшатать ситуацию в Донецке, чтоб люди начали паниковать.

– А что там? – спрашивает Игорь, указывая на маленькое покрывало.

– Оторванная рука. Одну из них оторвало осколком.

Пройдя чуть дальше, заметил побитые осколками автомобили. В одном из них сидит мужчина. Его голова опущена вниз. Правая сторона куртки порвана. Его плечо раздроблено. Торчат куски плоти. Не упускаю возможность сделать ещё несколько кадров. Пока затвор камеры издаёт щелчки, я понимаю, что ненавижу себя. Ненавижу за то, что я научился не слышать голос совести, который мне напоминает о морали. Сейчас он был другой. Голос внутри меня говорил совсем другие вещи. Он заставлял фотографировать все вокруг. Всё равно что, будь то остывшее тело или прогрызенное осколком отверстие в старенькой «Ладе», или маленькие кусочки мозга в поношенной водительской фуражке. Мне удалось выключить все эмоции. Они отвлекали и мешали работать. Не знаю, как, но у меня получилось их заглушить и просто работать.

Глава 18 Дитя войны