Город живых отцов

– Позвольте приземлиться за вашим столиком и предложить вам разделить со мной радость двух находок. Представьте себе, на этой ржавой посудине оказался приличный коньяк и – мало того! – итальянская машина для настоящего эспрессо. Эти два чуда неизбежно должны произвести третье: хорошую компанию и приятный разговор. Вы не возражаете?

Откуда я все-таки знаю этого человека? Где я видел это лицо? Или в нем повторились сохраненные памятью формы множества лиц, каждый раз добавляющие свежую деталь, например, большой вздернутый нос, как в этом случае? Между тем он уже уселся напротив меня и разлил коньяк по стаканам, а юркий буфетчик с аккуратно подкрученными усами принес и поставил перед нами две чашечки дымящегося кофе. Я подумал: по законам жанра далее последует церемония знакомства и длинный монолог – и ошибся лишь относительно второго. Впрочем, неприязни к своему визави и особого отторжения я не чувствовал, а коньяк и кофе при моих стесненных обстоятельствах и подавленности из-за бессонницы были очень даже уместны.

– А теперь, раз уж так распорядился его величество случай, давайте познакомимся и выпьем за наше знакомство. Поэт, артист и коммивояжер Анатолий Прохоров, – с провинциальной торжественностью представился мой попутчик и с улыбкой добавил, – в дальнейшем я расшифрую каждую из этих позиций. А вас, простите…?

Я назвался.

– I’m pleased to make your acquaintance, – как говорят в таких случаях наши духовные антиподы. Позвольте задать вам парочку вопросов, – мой попутчик быстро входил в роль и явно наслаждался ею, – какие нужда, забота или причуда привели вас на это богом забытое судно, покорное волнам, ветрам и мотору? Куда держите путь и откуда? И последний вопрос: удачным ли было предприятие, ради которого вы предприняли громоздкое путешествие?

Что мог я ответить на эти вопросы кроме правды? Я выложил ему правду, но не всю. Из моего ответа получилось, что я ездил в город Б на встречу с отцом и что теперь возвращаюсь домой с чувством исполненного долга перед моей совестью. Деталей я не выдавал, и вышло вполне правдоподобно.

– Что ж, совесть – наш строжайший судья и последний арбитр в подобных делах, – задумчиво проговорил Анатолий. Помолчав, он продолжил свои вопросы:

– А скажите на милость, не случилось ли с вами в эту поездку нечто экстраординарное, что привело вас к важнейшему открытию, которое кардинально изменило все ваши устремления, успокоило прежние тревоги и открыло новую прежде нечаемую картину?

На этот вопрос я ответил утвердительно, однако сказал, что едва ли способен ясно сформулировать свое новое понимание из-за трудности самого предмета, отсутствия у меня опыта философских обобщений и краткости времени, прошедшего с момента моего открытия. И все же я намекнул, что мое открытие касается жизни, смерти и того, что стоит за ними.

Анатолий не спешил комментировать услышанное от меня и рассказывать о себе и продолжал задавать вопросы. Впрочем, он все же успел заметить, что он поэт по призванию, артист в жизни и комми, путешествующий и продающий встречным-поперечным свои таланты, по нужде.

Бутылка коньяка постепенно пустела, усатый буфетчик трижды сменил нам чашечки с эспрессо, а я начинал чувствовать легкий отрыв от своего тяжелеющего тела в результате воздействия на него размягчающего тепла коньяка и внимания собеседника к моей скромной особе.

Видя, что Анатолий готов без конца задавать свои вопросы, я решил перехватить инициативу и спросил, есть ли у него дети.

– Я – отец десятилетнего существа – мальчугана, застрявшего между фантазиями и реальностью, – с напускным сокрушением ответил он.

Не удовлетворившись, я спросил его, жив ли его отец, на что он сказал:

– Мой отец был моряк и утонул в той самой реке, по которой мы с вами сейчас плывем. Он уже давно лежит на дне в зеленых водорослях и тине, обглоданный местными рыбами, крабами и улитками.

На мгновенье я увидел большое раздутое тело, опутанное водорослями, медленно опускающееся на дно реки. Однако мой попутчик не позволил мне погрузиться в мои видения и предложил тост за бескомпромиссные души, устремленные к идеалам.

Нужно сказать, что в продолжение нашего коньячного общения облик моего компаньона несколько раз незаметно менялся, и сумма всех этих мелких изменений создавала картину, отличную от моего первого впечатления. Теперь он был скорее похож… на меня или… на моего отца, каким я его помнил ребенком, а также по фотографиям, оставшимся от того времени. Но, конечно, речь могла идти лишь о некотором внешнем сходстве – и только. Мой попутчик был в высшей степени экстравагантным персонажем – умным и уверенным в себе собеседником. Он плотно сидел на своем стуле, своевременно разливал по стаканам и пил коньяк, взглядом подзывал буфетчика и давал ему указания, одновременно направляя наш разговор по ему одному известному руслу.

9