Приют встретил меня насквозь вымороженным вестибюлем, лестницей на второй этаж, идущей вдоль стен, и двустворчатыми дверями под ней. На втором этаже, судя по разбросанным вещам, располагались жилые комнаты, но они мне были не слишком интересны. Гораздо больше важного могло храниться в помещениях на первом этаже. И вот туда двери были закрыты. Что и неудивительно — ведь там должен был располагаться кабинет директора, кладовая и библиотека. Покидая здание и ещё надеясь вернуться, персонал не забыл, пусть и в спешке, их запереть.
В растерянности я прошёлся по холлу, но так и не нашёл ничего, что могло бы мне помочь в открытии замков. К счастью, помощь нашлась снаружи, в каморке дворника. Нет, конечно, в основном в ней хранились вёдра и мётлы — и почти не было инструментов. Был, правда, пожарный щит, но на нём, к несчастью, начисто отсутствовал топор. Зато на стойке с инструментами висела большая связка ключей. И ведь логично — нельзя лишать уборщика доступа к помещениям. А сам дворник, видимо, обязательностью не отличался, поэтому не стал брать с собой тяжёлую связку, спасаясь от тварей.
Один из ключей, наконец, впустил меня в служебные помещения приюта. Что я там делал? Да просто-напросто искал любое — даже самое незначительное — упоминание Нанны. Первым делом я проверил комнату, где на стеллажах стояли одинаковые кожаные папки. И не прогадал — это были личные дела послушниц. Разбитые по годам, по алфавиту и наполненные различными документами, касающимися девочек.
Папка Нанны тоже нашлась. Мою спутницу звали Нанна лаа Эри о Тата Кориан. Если расшифровать, то выходит: отец — Эри, мать — Тата, а фамилия — Кориан. Здесь же были и её документы — справка о смерти родителей, приказ о зачислении в приют, результаты медицинского обследования (ого! ничего себе, плановое обследование!), пройденные курсы и характеристики от учителей. Была в папке и отдельная вкладка, касавшаяся её старшей сестры. На ней кто-то аккуратно вывел несколько дат — с приписками «торговый дирижабль» и «транспортный с рабочими»… До меня не сразу дошло, что сотрудники приюта фиксировали письма. И только когда я увидел три последних даты, написанные не чернилами, а тонким графитовым стержнем, то есть карандашом, я начал понимать, о чём идёт речь. Рядом был неплотно приклеен лист бумаги, на котором имелось вполне себе чёткое распоряжение от целого директора приюта:
«Ничего себе! Что здесь, интересно, такое творилось?» — удивился я, продолжая изучать документы. Однако больше в папке ничего особо любопытного не было. А вот покопавшись в бумагах на трёх столах, где работали сотрудники архива, я нашёл целую переписку, которая касалась, как я понял, именно Нанны. Оказывается, родители девочки были жертвователями приюта. Каждый год они отдавали немалую сумму в фонд, чтобы в случае несчастного случая их дети не остались без присмотра.
И вот тут как раз и крылась разгадка скрытности персонала насчёт писем сестры Нанны. Когда родители девочки попали под какой-то «выхлоп пневмы» и окончательно погибли без возможности возрождения, часть суммы была перечислена в приют её сестры. И в случае, если сестра приезжала по достижении своего совершеннолетия и забирала Нанну — остаток от той половины, которая осталась в приюте в Экори, требовалось вернуть.
Само собой, его давно уже потратили. Не бог весть какое прегрешение — причём, санкционированное на уровне мэра города — но денег сейчас им взять было неоткуда. Поэтому вопрос с воссоединением сестёр рассчитывали подольше затянуть. И только когда я обнаружил три пропавших письма, стало понятно, на что именно они надеялись. По тексту я пробежался мельком, но общий смысл сводился к тому, что Тараки и в самом деле выпустилась из своего приюта — и теперь работала, стараясь набрать на билет до Экори. К сожалению, обеспечить сестру полностью ей было сложно, но она явно не отчаивалась. И только уточнила: хочет ли сама сестрёнка сразу переехать к ней — или всё-таки собирается доучиться в приюте?