Города в поднебесье

Когда морозы погрузили тварей в спячку, Рубари приходил в себя и учился думать заново. И мысли у него, как выяснилось, были самые что ни на есть печальные. Он прекрасно понимал, что скоро наступит очередная оттепель — и снова выйдут на охоту беспощадные скамори. А община особо ничего противопоставить этим тварям не могла. Зато вся община знала про каких-то людей из Старого Экори, выживающих в трещине на стене. Видели их следы и даже пытались поймать — правда, без особого энтузиазма. Конечно, лезть в Старый Экори, переполненный скамори, никто не захотел, поэтому ловили только в Новом Экори. Я скромно умолчал, что почти и поймали, чтобы не расстраивать Нанну тем, что давно знал про общину. Однако самое неприятное заключалось в том, что у бедолаги Рубари совсем не было пневмы на возрождение. И взять её было неоткуда.

Как только потеплело, Рубари якобы отправился искать припасы, а сам рванул к портовой лестнице, поднялся по ней в Старый Экори и стал вдоль обрыва пробираться к нашему убежищу. Скамори он попался лишь на последнем квартале трущоб — совсем чуть-чуть не успел. Правда, даже если бы и успел, то как бы он до нас докричался? Однако пьянство ещё не настолько отпустило ремесленника, чтобы он загодя об этом задумывался. Рубари повезло — именно в тот момент, когда он подходил к нам, я как раз начал спуск.

— Д-льнэ н-х-дка! — оценил он посох.

— Да какая находка? Это принадлежит гра Гронги! — возмутилась Нанна.

— Где Гр-нги? Н-т Гр-нги! А м-мы-ы е-э-эс-с-сть! — наставительно сказал Рубари, и в тот момент я окончательно понял, что лицемерия вокруг меня куда больше, чем мне казалось раньше.

Впрочем, Нанна и так уже окончательно сдалась, отбросив и привитые в приюте моральные принципы, и нарочитую законопослушность. Даже по рассказу Рубари выходило, что выжившие только и делали, что занимались мародёрством по всему городу. Люди всегда остаются людьми — даже в те редкие моменты, когда, казалось бы, условия жизни совершенно изменились. И жители Терры ничем не отличались от своих земных собратьев.

Скамори добили последних выживших людей — из тех, кому не удалось укрыться — под вечер. Мы видели, как несколько мужчин из Нового Экори попытались забраться на одну из портовых башен, но были скинуты и съедены. Впрочем, если отдельные люди выжили в первый раз, то могли выжить и во второй. В любом случае, конкурирующая община перестала существовать, а теперь мне предстояло серьёзно подумать над тем, что делать дальше.

Глава 11

В которой я ищу себе бытовые логосы, отвечаю на тревожный звонок, узнаю что-то непонятное и таинственное, а также пытаюсь вернуть надежду моим товарищам по несчастью — но неудачно.

Оттепель принесла с собой переизбыток свободного времени и нехватку воды. Сколько ни запасали мы драгоценную влагу, а всё равно пришлось расходовать её экономно — хотя бы по причине появления среди нас Рубари. Он ещё страдал от острой нехватки алкоголя в крови, который теперь восполнял водой, но с каждым днём всё больше и больше приходил в себя.

На второй день жизни с нами он добрался до моих поделок и принялся их улучшать. С одной стороны, мне было слегка обидно, что в созданных моим титаническим трудом строениях и приспособлениях найдены изъяны, с другой — да, чем надёжнее, тем лучше. Пользоваться собственноручно возведённым туалетом, откровенно говоря, всё ещё было страшно даже после всех усовершенствований.

После нашего с Рубари спасения — и уничтожения выживших в Новом Экори — скамори заполонили город и принялись отъедаться. Запасов, замороженных во время похолодания и отмёрзших под солнечными лучами, у них накопилось столько, что прямо ужас охватывал. Я даже заметил с высоты ещё несколько голых тел и поинтересовался у Рубари — почему они были раздеты.

— З-м-рзли! — коротко ответил ремесленник, пожав плечами.

— И поэтому раздевались? — удивился я.

— Сн-ч-ла з-м-рз-ют, п-том сл-шком ж-рко и н-ч-н-ют р-зд-в-ться. Щё м-гут к-пать н-ру, — пустился в свои ускоренные объяснения наш ремесленник.

Зачем нору копают? Этого я так и не понял. Но постепенно начинал привыкать к непривычной манере общения нового товарища по несчастью. Он старательно пропускал гласные, как правило, оставляя только одну — на конце слова. Если он забывался и пытался сказать слово полностью, то начинал заикаться так, что его прямо жалко становилось. Однако ни в коем случае нельзя было ему подсказывать или пытаться угадать — он на это очень обижался. Мол, если уж я сподобился произнести слово целиком, то будь добр внимательно дослушать до конца.