Колеблясь, он хотел позвонить Вадиму, посоветоваться, но внезапно передумал. Стал очень подозрительным. И хотя Верховцев был старым другом, такие вещи лучше не доверять никому.
«Он может быть как-то связан с Дианой, — думал Олег, расхаживая по квартире и выкуривая сигарету за сигаретой. — Они ведь созванивались. И Вадим может ее предупредить… А если он это сделает, ничего не выйдет…»
Дольников понимал, что впадает в крайность, видеть в Верховцеве врага — полное безумие. Но звонить ему все-таки не стал, сосредоточившись на предстоящей операции.
Для этого он провел ряд экспериментов, без конца меняя месторасположение своего телефона относительно точки съемки и просматривая видеозапись.
Сначала прятал телефон в дальних углах, но быстро убедился, что будет неудобно включить его, не привлекая внимания девушки. А последнего он боялся больше всего: один неверный шаг, и все сорвется. Диана, при всей своей беспечности, имела острый глаз.
Нужно было сделать все предельно быстро и незаметно. И Дольников практиковался, пока не нашел вариант, более или менее его удовлетворивший.
Но все равно колебался. Как он ни убеждал себя, что это — единственный шанс вернуть Диану, совесть противилась задуманному.
«Так поступают законченные мерзавцы, — убеждал себя. — Если ты любишь женщину, не должен подвергать ее подобным испытаниям. Надо найти что-то другое, это не для меня…»
Все решилось само собой. Диана позвонила как-то после обеда и сказала, что сегодня не сможет приехать. И когда Дольников осведомился, по какой причине, заявила, что ей надо написать огромную статью с продолжением, придется сидеть весь вечер и, возможно, ночь.
Проверить это он не мог, но в «огромную статью» не поверил. Олег теперь вообще ничему не верил. И потому решил провести собственное расследование. Выждав часа два, сел в свой пыхтящий, но пока еще верно служащий «форд», и поехал к дому жениха.
Максим жил в громадной постройке на двадцать третьем этаже. Двор, окруженный несколькими домами-пирамидами, был гол, обширен, посредине высились лесенки детской площадки. Несколько чахлых деревцев смотрелись чужеродно в этом триумфе тотального урбанизма. Впрочем, сидящие на скамейках молодые мамаши вряд ли об этом думали, поглощенные своими телефонами и отпрысками, на которых они время от времени поднимали головы, как заводные курочки.
Заехав на одну из стоянок, Олег припарковался так, чтобы видеть подъезд Максима. Сколько ему придется здесь ждать, не знал. Но приготовился стоять долго, и захватил с собой все необходимое, включая воду, бутерброды и пустую пластиковую бутыль.
«Посмотрим, — шептал он, — какую статью она пишет. И если опять лжет…»
Что будет в том случае, Дольников старался не думать, очень надеясь в душе, что она сказала правду. Но и уезжать отсюда он не собирался, твердо вознамерившись простоять хоть до утра, лишь бы разрешить свои сомнения.
«Ничего, — утешал себя, — еды мне хватит на два дня. Жаль, воды маловато взял. Если что, буду экономить. На войне как на войне…»
Но ему не удалось сделать и глотка воды. Через сорок минут после того, как он занял позицию, красный кроссовер остановился у подъезда, а Максим, выбежав и обогнув капот, помог выйти Диане.
Пока она поправляла одежду, посматривая в телефон, молодой человек достал с заднего сиденья несколько бумажных пакетов с едой и напитками. Затем закрыл дверцу и подошел к девушке, которая дожидалась его, не двигаясь с места и не делая попыток помочь.
Наверное, он сказал ей что-то смешное, потому что она рассмеялась, красиво запрокинув голову. Ее густые волосы свесились вдоль спины, и Максим, просунув под них руку, обнял ее за талию и повел к подъезду.
Потеряв в первую минуту способность двигаться, Олег вдруг дернулся так, будто его ударили, рванул дверцу — и остался сидеть на месте. Более того, вдавился в сиденье, чтобы те двое не смогли заметить его.
Замерев, он проследил за тем, как они вошли в подъезд, смеясь и оживленно разговаривая. Затем скрылись за железной дверью, но Дольников, словно обретя дар ясновидения, наблюдал необыкновенно отчетливо, как заходят в лифт, едут наверх со своими пакетами, обнимаются, целуются…
Он затряс головой и снова захотел выскочить из машины. Но остался сидеть, слушая, как давит у него под лопаткой, словно кто-то просунул туда острый деревянный стержень.
«Ну вот, — подумал он, — теперь все ясно. Мне абсолютно все ясно. И не надо больше ничего говорить…»
Нужно было уезжать, но он стоял еще, наверное, полчаса, словно надеясь, что эти двое сейчас выйдут. И долго смотрел наверх, туда, где находились окна Максима, смотрел до тех пор, пока не заболела шея.
Ночь Олег провел без сна. Спать боялся — знал, что не выдержит тех видений, которые обрушатся на него. Предпочитал ходить по комнате, сидеть на стуле в кухне, у стола с пепельницей, курить, бормотать разную чепуху, смотреть в окна на пустую улицу, залитую светом фонарей, но только не ложиться в постель.