- Ты меня напугала, – когда они всё-таки выбрались погулять на выходных в университетский парк, Лена уже не напоминала загробную тень, и у Марины немного отлегло от сердца. – Я чего только ни надумала, – невесело усмехнулась она, бросив короткий взгляд на немного посветлевшую подругу.
- Всё в порядке, – мягко улыбнулась Лена, и Марина поспешно отвела взгляд, тяжело сглотнув комок в горле. На её такие редкие улыбки она реагировала слишком сильно. Не так, как нужно реагировать на подруг. – Моя семья немного своеобразная, – Лена тяжело вздохнула, замедляясь возле ближайшей лавочки. – Но они любят меня. И я люблю их. Они не хотят мне зла.
Марина присела на лавочку рядом с Леной, заставив себя спокойно сложить руки на коленях. Как бы ни хотелось прикоснуться к ней.
- Может показаться, что я лезу не в своё дело, – осторожно начала Марина, бросив быстрый взгляд на Лену. – Я понимаю, что мы близко не общаемся, и ты не должна мне ничего о себе рассказывать. О своей семье, о своих проблемах. Но я знаю, что такое психологическое насилие и к чему оно может привести. Если ты не доверяешь мне, ты можешь обратиться к профессионалам. Если хочешь – анонимно. Просто…
- Это не то, что ты думаешь, – Лена глубоко вздохнула и придвинулась ближе, накрыв её руку своей, от чего Марина почти подпрыгнула, и ошарашенно вскинула голову. – Я совершила ошибку… накосячила, сильно, мы все накосячили. И нас всех наказали, неделей без прогулок, общения и телефонов, это нормальное и справедливое наказание. Я не смогу рассказать тебе всё, – она чуть поморщилась, отведя взгляд, – это не потому, что я тебе не доверяю. Просто мы немного не обычная семья. Но я бы хотела с тобой общаться. У меня не было друзей в Москве…
Марина тяжело сглотнула, опустив взгляд на свою руку. На которой так и лежала рука Лены. Согревая. Не такого она ждала от первого разговора с ней наедине. То есть, даже в самых смелых мечтах вот так сразу это не происходило.
- Лен, – Марина облизала пересохшие губы и медленно подняла взгляд на Лену. – Ты… ты знаешь, я…
Все мысли, вопросы и сомнения вылетели у Марины из головы, когда Лена накрыла её губы в поцелуе, обрывая невнятные попытки сформулировать свои признания в симпатии. Марина никогда раньше не целовалась, и сейчас просто тонула в эмоциях – в этом сладостном напоре, которому так хотелось сдаться, в этом запахе, в головокружительных ощущениях.
Но она заставила себя отстраниться.
- Лен, – она тяжело сглотнула, с трудом поднимая на неё взгляд. – Ты правда…? Это не спор какой-нибудь? – Ей показалось, что в глазах Лены промелькнул какой-то огонёк, но её зрение было слишком затуманено глупыми слезами, и ещё не такое могло привидеться.
- Ты правда думаешь, что я бы стала так… на спор?...
- Прости-прости-прости! – Марина вцепилась её в плечи, когда она медленно стала отстраняться, – Господи, прости меня, пожалуйста! – Она изо всех сил прижалась к ней, уткнувшись в плечо, и закусила дрожащую губу, чтобы не разреветься в голос. – Я боялась даже надеяться. Я глупая трусиха.
Лена тяжело выдохнула, обняв её в ответ, и легко поцеловала в макушку.
- Я тоже раньше много чего боялась, – прошептала Лена ей в ухо. – А теперь не хочу больше бояться. Хочу попробовать быть счастливой. Давай попробуем вместе?
*
Ира Терентьева почти не помнила последней недели – все события потонули в каком-то болезненном тумане. Она понимала, что ей поставили мамин диагноз и жить ей осталось не долго. Только хотелось провести последние дни во вменяемом состоянии, а не овощем под морфием, но кто бы ее спрашивал.
На краю восприятия мелькали какие-то образы – какие-то люди, женщины в белых халатах, отец, иногда даже мама приходила к ней в каком-то полупрозрачном тумане. Она хотела, чтобы это уже прекратилось, неважно как. Внезапно, яркое пятно боли в руке немного развеяло тусклый окружающий туман, и ей показалось, что она заметила какую-то большую кошку рядом с отцом и ещё каким-то мужчиной, но вскоре её сознание милосердно отключилось.
А очнулась она уже совершенно с другими ощущениями: с кристальной ясностью сознания, без следа мутной пелены, к которой уже успела привыкнуть, с переполняющими восприятие запахами и звуками – казалось, она может слышать происходящее во всех квартирах, – и с оглушительным, болезненным чувством голода.
Она даже не поняла, как соскользнула с кровати и прошла на кухню – двигалась на каких-то инстинктах, еле успевая сглатывать слюну от таких аппетитных запахов – отец и ещё какой-то мужчина как раз выкладывали на большое блюдо запеченное мясо. Она как будто отключилась от реальности, набросившись на еду, не поняла, что там ей говорил отец – не могла сосредоточиться ни на чем, пока не утолит этот страшный голод.
Мясо кончилось подозрительно быстро, и перед ней тут же поставили ещё одну такую же порцию, под удивлённым взглядом отца. От которого веяло какой-то настороженностью и шоком.