— Пока люди в основной своей массе не верят, что мы есть, — продолжил Тед, — думают, что это всего лишь игра, мы в относительной безопасности. Думаешь, та старушка, что Магду сюда вызвала, знает, с кем имеет дело? Нет! Почти все, кто обращается к ведьмакам, даже не представляют, с кем на самом-то деле имеют дело. Да и зачем им это? Главное, чтобы подвал был сухой. — Тед горько усмехнулся. — Еще все эти шоу телевизионные нам на руку. Пусть думают, что это аттракцион такой, где попялиться можно, поржать. А для тех, кто знает… у нас есть свои методы переговоров.
Тед замолчал, а Борис не стал уточнять — и так все ясно.
— Слушай, а Магда… она — кто?
— Она? А по клыкам не видно разве? — удивился Тед. — Она — оборотень. Иначе с чего бы на вампиров охотилась? Вампир на вампира не пойдет, а вот оборотню сил вполне хватит.
Из подъезда вышла Магда.
— Сидите?
— Сидим, — заулыбался Тед.
— Ну и славно! — Она селя рядом. Закурила. — Все, воды уже нет, водяной теперь не скоро сунется. Сунется — позвонят. Кстати, с боевым крещением тебя! — сказала она Борису. — Не думала, что ты такой смелый.
— Спасибо. — Борис тут же приосанился. Магда считала его храбрецом, а это многого стоило.
Тед что-то сказал. Магда рассмеялась. Борис улыбнулся.
Он уже согрелся и думал, что хорошо, когда можно просто посидеть вот так, на лавочке, поболтать. Особенно когда вокруг мирно, тихо, и небо кажется таким бескрайним. И мир, казалось, соглашается с Борисом. Он покачивал верхушками деревьев, шелестел ветерками.
Необычный,
другой
мир.
11.04–24.07.2009
Смерти нет
Эту истину я узнала еще в далеком детстве, от своей бабушки Василины. Вернее, она была моей прапрабабушкой.
Я хорошо ее помню. Это была маленькая сухонькая старушка. Говорила она странно, незнакомо и смешно, а еще она любила пить чай с домовым Яшкой, раскладывать пасьянс и вязала множество носков.
Конечно же, я ходила в детский сад, в ясельную группу — мать не сильно доверяла столетней старухе, тем более, что она уже не могла выходить из дома. Но поскольку я то и дело таскала из садика самые разные болячки, то в итоге проводила много времени с бабушкой Василиной.
Я любила ее, не сильно шалила, всегда помогала сматывать шерсть в клубок и наливала чай маленькому мохнатому домовому, который жил в стенном шкафу и выходил только тогда, когда родителей не было дома.
Это случилось, когда мне было уже три года, даже три с половиной, почти четыре.
Бабушка Василина вдруг позвала меня. Я вошла в ее комнату и увидела, что она лежит в кровати в своем любимом платье, а рядом стоит домовой Яшка и кто-то незнакомый, высокий в черном развевающемся балахоне.
— Ты не бойся, внученька, — сказала мне бабушка. — Это всего лишь дух, он побудет у нас немного и уйдет.
Я покосилась на высокую фигуру в балахоне, фигура покосилась на меня.
— Смерти нет, — сказала бабушка. — Есть только страх. Запомнила?
— Да, — ответила я.
— Хорошо. А теперь я лягу и усну, а ты поиграй немного. Не шуми. Твои родители скоро придут.
— Хорошо, бабушка, — ответила я и убежала в свою комнату.
Родители, действительно, пришли вскоре. И выяснилось, что бабушка Василина умерла.
— Ты не испугалась? — спросила меня потом мать.
— Нет, — ответила я. — Бабушка мне все объяснила: смерти нет.
Когда мне исполнилось восемь лет, мать отвела меня к врачу.
— Вы знаете, — сказала она, — моя дочь совершенно не боится смерти!
— Не боишься? — поинтересовался у меня врач.
— Нет, — ответила я, — смерти нет.
В кабинете мне было интересно — он был совершенно не похож на прочие медицинские кабинеты. Вместо страшных плакатов с больными детьми и разрезами кишечника висели солнечные картинки с улыбающимися людьми.
— Вы знаете, — мать достала из сумки носовой платок, — моя дочь в детстве пережила страшную травму — у нее на глазах умерла прабабушка моего мужа. Глупо, конечно, было оставлять трехлетнего ребенка со столетней старухой. Но вы знаете… — мать томно вздохнула всей грудью, как бы говоря: ну уж вы-то точно меня понимаете! — И после этого она стала говорить, что смерти нет. Наверное, у нее шизофрения.
— Почему нет смерти? — опять поинтересовался у меня врач.
— Есть только страх, — ответила я. — Бабушка мне все объяснила тогда. В то утро.
А потом меня выставили за дверь.
Врач о чем-то долго говорил с матерью, та потом выскочила из кабинета вся пунцовая, сердитая. Схватила меня за руку и потащила домой.
— Больше мы не пойдем к этому врачу! Он ужасный специалист. Он ничего не понимает в детской психике.
Вечером домовой Яшка, как обычно, закутал меня в одеяло и неспешно устроился на краю постели.
— Линочка, — сказал он, — не надо всем говорить про духа в балахоне.
— Почему?
— И про смерть тоже не надо. И про меня.
— Ну, почемуу?
— Видишь ли, — Яшка покачал кудлатой головой, — не все люди могут видеть нас. Лишь некоторые, вроде тебя. И твоей бабушки, покойницы Василины Григорьевны. И те люди, которые не могут видеть нас, они… они, знаешь ли, нас боятся.
— Почему?