Городские легенды

Кофе, завтрак – и на работу. На работу…

Ну да, на работу.

Что-то вдруг изумило ее в этой самой обыкновенной мысли. Катя работала бухгалтером в маленькой заштатной фирмочке и ненавидела это занятие всей душой. Ходила туда, как на каторгу. Мало того, что она перепроверяла себя по нескольку раз в поисках коварных ошибок, следствий ее отвлеченных мечтаний, так еще приходилось изощряться, чтоб добавить в свою деятельность хоть что-то творческое – иначе можно удавиться за цифирками от тоски. Мысль о предстоящей работе Катя надевала на себя каждое утро, как мельничный жернов. С обреченностью утопленника.

А сейчас…

Нет, не обрадовалась ей. Но мысль вызвала странное безразличие.

Впрочем, об этом некогда было размышлять.

На кухню приполз заспанный Вадим, и надо было накрывать завтрак.

Прихлебывая кофе, они сидели друг против друга в молчании.

– Ты очень расстроилась вчера, да? – наконец спросил он, глядя поверх кружки.

– Почему ты об этом вспомнил? Вроде тему исчерпали.

– Ты… Какая-то странная сегодня. Сама на себя не похожа.

– Правда? – равнодушно сказала Екатерина. – Ну, да. Наверное.

– Не грусти, солнышко. У тебя обязательно все получится.

– Ага. Хотя я, вообще-то, не расстроена, – девушка посмотрела в потолок. Действительно, не нашла в себе ни следа вчерашней горечи. Но это же хорошо? Наверное…

– Ну, все. Я побежала. Мне сегодня надо пораньше. Помой посуду, ладно? – Катя рассеянно чмокнула небритую щеку и ушла.

День прошел неплохо. На обеде мило поболтала со своей начальницей о шмотках, и нашла ее сегодня обворожительной, хотя раньше эта женщина с замашками рыночной торговки оскорбляла ее эстетические чувства.

Несколько раз всей бухгалтерией погоняли чай, хохотали, сплетничали, и Катенька опять удивилась – а чего это ей так не нравилась работа? Делать-то почти ничего не надо.

Вечером, когда она наконец-то покончила со всякими мелкими обязанностями домашней хозяйки, появилось время для себя.

Предвкушая удовольствие, которое никогда не приедалось, Катерина уселась с ногами в глубокое мягкое кресло и взяла на колени альбом.

И только тогда по-настоящему заподозрила неладное.

Карандаш, послушный набитой руке, водил по бумаге, оставляя за собой правильные точные линии, но… Но сегодня, вопреки обыкновению, эти линии ни во что не хотели складываться.

С натуры – пожалуйста; хотя и тут выходило что-то странное. Что-то, похожее на технический чертеж.

Катя несколько минут тупо смотрела на изрисованный листок.

Как это вообще раньше у нее получалось?

Вроде, все было просто. Приходили мысли. Образы. Водили ее рукой. Потом она, наконец, догадывалась, чего они от нее хотят, и начинала действовать с ними согласно.

Так вот и получалось. А сейчас… Пустота какая-то в голове.

Наверное, она устала. Просто устала.

Заскребся ключ в замочной скважине – это Вадька пришел с работы.

– Вадь! У тебя какие планы на вечер?

– Да никаких пока, а что?

– Давай, сходим куда-нибудь?

– Давай! – радостное лицо появилось в дверном проеме. – Чего это ты обычаи решила сменить? Раньше тащу тебя, тащу, а ты прилипнешь к своему мольберту и говоришь: "Сейчас, Вадечка! Еще пару минуточек!"

– Что-то не рисуется сегодня. Устала. Надо отдохнуть.

***

Через неделю прятаться от себя было уже бесполезно. С ней что-то случилось. Страшное.

Она чувствовала моральное отупение. Ничего не хотелось. Ничто не волновало. Ничто не беспокоило. Должно быть, так живут на дне моря большие холодные рыбы.

Жизнь выцвела, как моль. Стала пыльной и затхлой.

Ресторанчики и дискотеки – это уже стояло поперек глотки. Сначала веселишься, как все; потом веселишься только снаружи, а под конец просто все достает.

Свободного времени было так много, что Катя каждый день ломала голову, чем же его заполнить. А потом перестала ломать. Просто садилась перед телевизором и принималась тыкать каналы.

Еще через неделю Вадим сказал:

– Кать… Я тут подумал… Ты только не обижайся… Я очень тебя люблю, но…

– Но?

– Нам надо отдельно пожить. Не сердись.

Она больше не могла рисовать. Ничего.

***

– Самый обыкновенный творческий кризис! – сказала всезнающая Рада. – А он – дерьмо.

Катенька тихо плакала на кухне у соседки, обхватив руками кружку с остывшим чаем.

– Мужики всегда так! Сматываются в самый трудный момент, – добавила приятельница. – Нет, чтоб поддержать…

– Я его не виню, – меланхолично посмотрела в окно Катя. – Будь у меня возможность, я бы сама от себя смоталась.

Потом подумала немного и спросила у пустоты:

– А, может, я – уже?

– Что – "уже"? – не поняла соседка.

– Уже – смоталась. Сбежала. Растворилась. Это ведь – не я, Рада. Не я!.. Я смотрю на свои картины, и не понимаю, как могла их написать. Не понимаю своих собственных мыслей. Не понимаю!

– Перестань, ну… Все наладится, – неуверенно сказала подруга.

Неуверенно потому, что, пока художница говорила, Рада вдруг заметила в ней неуловимую перемену. Действительно, – как рыба. И глаза рыбьи.

– Послушай, неужели все люди так живут?

– Как?

– Не рисуя.