С момента возвращения с острова Свободы Вова начал беспробудно пить. Он пил буквально все и всегда, на спор выпивал бутылку водки залпом, но, так как с ним никто не хотел спорить, выдувал просто так, для увеселения почтеннейшей публики, была бы водка. Обычно он сидел на лавочке возле подъезда и доброжелательно наблюдал за всем происходящим. У него всегда можно было спросить, кто куда пошел и как давно. Он бежал открывать дверь подъезда теткам с сумками, выступал третейским судьей у детворы, до безумия любил дворовых собак Пальму и Дика. Когда Дика отравили квартиранты с пятого этажа, Вова сидел на ступеньках подъезда, горько плакал и жаловался всем проходящим сквозь слезы, не забывая упомянуть редкий ум и преданность покойной собачки. Наутро над дверью квартирантов появилась надпись «Сдесь жывут убицы сабак»; совокупность высоты нанесения и орфографии надписи выдавала Вову с головой.
– Русик, когда чемпионат? – Я не Русик, я Мустик. – Мустик, дай десять рублей.
– Не дам, хорош бухать, совсем опух уже.
– Эх, Мустик, Мустик, а как я тебе маленькому помогал велсапед делать? Не дашь?
– Не дам. Это ты Русику помогал, не было у меня велосипеда, я Мустик.
– Мустик, ты где учишься? В институте? Да ты охуел! А на кого? Эколог – это как врач? Ну, хорошо, что не мусор. Дай десять рублей?
Друг Вовы с третьего этажа тоже тихий безобидный алкоголик, но не постоянный, а запойный. Когда приятель не пил, ходил на склады работать грузчиком, а вернувшись вечером с работы, катался по десятому микрорайону на стареньком советском велосипеде, сопровождаемый градом острот. Трезвая жизнь товарища обычно длится неделю-две, до первого соблазна; обычно, когда коллега срывался, они с Вовой пили вместе. Если я ночью подходил к подъезду и за мной кто-то наблюдал из кустов, то совершенно точно знал, что это Вова, один или с единомышленником: сейчас убедится, что я не Руслан, и выйдет просить десять рублей. Насобирав рублей тридцать-сорок, пойдет к бабке через улицу Героев-Десантников и вернется с бутылкой какого-то пойла и пригоршней замусоленных сухариков.
Иногда родители запирали Вову дома одного на ключ и уезжали. Тогда с седьмого этажа по всему двору раздавался заливистый мат, а прямо под окном стоял собутыльник, широко раскинув руки и периодически выкрикивая с трагическим выражением лица: «Друг мой, скажи, что, ну что я могу для тебя сделать?!»
Соседка, тетя Валя:
Вова, ты же молодой красивый парень с трехкомнатной квартирой! Женись, хватит пить уже!
– Мне нельзя жениться, тетя Валя, у меня уже не работает ни хуя!
Вова отличался просто немыслимым здоровьем. В любую погоду его можно было обнаружить спящим на ступеньках подъезда, иногда с крышкой от унитаза на голове, которую ему подкладывали малолетние шутники. В самый дикий норд-ост он ходил в одной клетчатой байковой рубашке, неизменно пьяный и приветливый. Но однажды приехали санитары, забрали его в психушку, прокололи там чем-то и привезли обратно. На следующий день я встретил его на стадионе возле дома и не поверил глазам: Вова бегал по кругу. Он подбежал, назвал меня Русиком и спросил, когда будет чемпионат. А еще через день Вова умер.
Я думаю, если есть рай, он в него попадет. А его родители – уж точно.
Баскетболист
Отличного роста, правильные черты лица, очень гармонично сложен. В характеристике, выданной в школе, прямо указано, что «мальчик хорошо развит физически».
Все детство и юность играет в баскетбол. Любимая фраза – «я покажу кое-что из того, что умею». Мне особенно памятен его знаменитый «пас не глядя», он смотрит в точку несколько секунд, выпучив глаза, затем отворачивается и бросает мяч в ту самую точку. Ну или рядом. Сообразительные соперники очень быстро разбирались с этим приемом, а партнеры, как правило, были очень недовольны. При попытке затеять дриблинг Олег часто попадал мячом себе в ногу, мяч укатывался в аут, и Олег почему-то обязательно начинал хромать.