Городской охотник

Мы находились на кухне у Джен, маленькой, но явно представлявшей собой рабочее место знатока поварского дела. Кастрюли и сковородки свисали с потолка, слегка звякали на ветерке от вытяжного вентилятора, который работал, чтобы удалить запах осветлителя. Недавно приобретенный наряд не-Хантера стоимостью в две тысячи долларов висел среди сковородок все еще в пластике, дававшем слабую гарантию того, что оплата моего следующего счета по кредитной карте не убьет меня.

Джен жила здесь вместе со своей старшей сестрой, которая пыталась пробиться на поприще шеф-повара десертов. Многие из почерневших чугунных сковородок наводили на мысль о бисквитах с миндальными орехами и кокосом и о маленьких тонких сладких пирожных. Имелся и набор сит для просеивания муки до состояния тончайшего порошка.

Кухня была в стиле ретро, а может, ни в каком не стиле, а просто старая. Стул, на котором я сидел, представлял собой винтажный образец из винила с хромом, под стать зеленому в золотую крапинку столу из огнеупорной пластмассы «Формика». Холодильник тоже относился к эпохе 60-х годов, с ручкой из нержавеющей стали в виде гигантского спускового крючка.

Кислота мало-помалу разъедала мой скальп, и наконец я поймал себя на том, что мне отчаянно нужно отвлечься.

— А давно у твоей сестры эта квартира?

— Это еще от родителей, они здесь начинали. Мы все жили здесь, пока мне не исполнилось двенадцать, но они сохранили ее и после Дня Тьмы.

— Дня Тьмы?

— Когда мы переехали в Джерси.

Я попытался представить себе, как здесь проживала целая семья, и к неприятному ощущению растворения скальпа добавился противный звоночек клаустрофобии. В стороне от кухни были две маленькие комнатки с окнами в вентиляционную шахту. И это вся квартира!

— Вы здесь вчетвером жили? Но после такой тесноты Нью-Джерси должен показаться неплохим местом.

Джен сделала вид, что ее сейчас стошнит.

— Ну да, как же! Хорошим для моих родителей. Все вокруг там считали меня типа помешанной, с фиолетовыми прядями в ирокезе и прикиде домашнего пошива.

Я вспомнил свой собственный великий переезд.

— Вы, по крайней мере, переехали не так далеко — ты могла сюда наведываться.

Она вздохнула.

— Может быть. К тому времени, когда мне исполнилось четырнадцать, мои друзья с Манхэттена списали меня в отстой. Как будто я превратилась в девчонку из Джерси, и все такое.

— Понятно.

Я вспомнил, как по приходе заглянул в комнату Джен, типичную берлогу инноватора. Обстановка, по большей части подобранная на улице, на полке завалы тетрадей, дюжина незаконченных выкроек на бумаге и ткани. Одна стена увешана вырезками из журналов, другая сплошь покрыта коллажами из найденных на улице фотографий. На третьей красовалась разрисованная под баскетбольную площадку доска объявлений, на которой магнитики в форме букв «X» и «О» поддерживали изображения игроков, мужчин и женщин.

Кровать находилась на верхнем уровне, так что под ней имелось место для письменного стола, на котором поблескивал ноутбук, а над ним, на стенке, беспроводной концентратор. Короче, отчаянный бардак обиталища крутой девчонки, старающейся скомпенсировать потерянные годы.

— А когда ты вернулась?

— В прошлом году, как только меня отпустили. Но знаешь, трудно вернуть ощущение того, что ты в струе, посте того как оно потеряно. Это все равно как идешь по улице, вся из себя прикинутая, в ушах наушники, ловишь кайф от клевой музыки и вдруг спотыкаешься и летишь на тротуар. Только что была все такая крутая, и тут… все на тебя таращатся. Ты снова в Джерси.

Она покачала головой:

— Так больно?

— С чего ты взяла?

— Ну а с чего бы еще ты зубы стиснул.

— Долго еще?

Джен покачала обеими руками, словно взвешивая в них невидимые предметы.

— От тебя зависит. Мы можем прекратить в любой момент, хоть прямо сейчас. Но каждую секунду боль делает твои волосы светлее, а значит, столкнувшись сегодня вечером с плохими дядями, ты будешь тем меньше похожим на себя, чем дольше потерпишь.

— Значит, вопрос стоит так: боль сейчас или боль потом.

— Вот именно.

Она потянула гигантскую ручку холодильника, вытащила пакет молока, нащупала со звоном над головой миску и налила молока туда.

— Это когда тебе будет невмоготу.

— Молоко?

— Оно нейтрализует отбеливатель. Это как будто на твоей голове язва.

— Точное сравнение.

Я взял себя в руки, глядя, как успокаивается поверхность молока. Чем белее, тем лучше, безопаснее. Правда, отбеливание — процесс долгий и горячий.

— Отвлеки меня еще, — попросил я.

— Ты вырос в городе?

— Нет. Мы переехали сюда из Миннесоты, когда мне было тринадцать.

— Ха, как я, только наоборот. Каково это было?

Я пожевал губу. Признаться, это был опыт, о котором я предпочитал не распространяться, но говорить-то что-то надо.

— Ну, мне пришлось разуть глаза.

— В смысле?

Тоненькая струйка отбеливателя стекла по шее. Я поежился и потер кожу.

— Брось, Хантер, ты с этим справишься. Станешь одним из перекисного племени.

— Я уже становлюсь одним из перекисного племени.

Она рассмеялась.

— Ты просто говори со мной, и все. На чем мы остановились?