Я сделал вдох и усилием воли вернул себя в настоящее, где был крутым. Да, с обожженной башкой, да, преследуемый безжалостными врагам и, да, без сотового телефона. Но все равно крутым, верно?
— Я-то думал, что алюминиевая фольга на голове должна препятствовать чтению мыслей, — сказал я.
Улыбка Джен вспыхнула на миг и погасла.
— Это не чтение мыслей. Как ты сам сказал, все дело в кодах. Просто я предпочла другой, не тот, что ты.
— Ты хочешь сказать, что используешь свои способности на доброе дело?
— Вместо того чтобы помогать обувным гигантам? Может быть.
Она встала, окунула тряпицу в миску с молоком, подняла (с нее капало) перед моими расширенными глазами, после чего перенесла в район моего затылка.
— Посмотрим, что ты будешь думать о моих способностях после этого.
Я почувствовал, как на смену алюминиевой фольге на мою многострадальную голову опустилось нечто восхитительно прохладное и благотворное, положив конец пытке.
— Ох… — блаженно простонал я.
Несколько тонких струек кислоты еще стекало по моей шее, примешивая досаду к проблескам раздражения от того, что меня прочли, как раскрытую книгу. Одно дело, когда коды взламываешь ты, и совсем другое, когда расшифровывают тебя. Никто не любит смотреть на свои старые фотки.
Однако, увидев себя в зеркале в ванной, я остался доволен результатом.
Тяжело в учении — легко в бою.
Глава четырнадцатая
Я нервно открыл дверь в квартиру моих родителей.
Почему я волновался? Сейчас объясню. Одежда стоимостью в две тысячи долларов на плечиках в моей руке (один неверный шаг, и я не получу денег назад) — раз. Меня преследовал таинственный «антиклиент», который, возможно, уже раздобыл мой адрес, — два. И наконец, моя голова приобрела совершенно новый цвет, о чем напоминала каждая отражающая поверхность между квартирой Джен и моей. Осветленный незнакомец, оторопело взиравший на меня с витрин и окон на протяжении всего пути, похоже, пребывал от этой ситуации в таком же замешательстве, как и я, — три.
— Привет? — окликнул я.
Ну конечно, родители дома, и они с ума сойдут, когда увидят, что я покрасился и постригся. Не то чтобы они будут против — может быть, им даже понравится, — но наверняка пристанут с кучей вопросов. А когда они узнают, что это сделала Джен, новая девушка…
Я поежился.
— Привет?
Ответа не было. Никаких звуков, кроме сугубо технических, типа текущей по трубам воды и гудения соседского кондиционера. Я закрыл дверь, решив, что пока, пожалуй, нахожусь в безопасности. Дому, в котором квартира моих родителей, более сотни лет. Он каменный, прохладный даже летом и всегда порождает ощущение надежности.
В этом смысле понятно, почему действие всякого рода боевиков и триллеров чаще всего разворачивается в пригородах или поселках: подъезды защищены прочными дверями с крепкими замками, окна забраны решетками. Проникновение заметить легко, искать под кроватью нет никакой надобности.
Я посмотрел на часы: до времени, когда мне следовало прибыть на вечеринку, оставалось два часа. Джен придет пораньше, отдельно, для поддержания анонимности. Она даже не сказала, как будет маскироваться, и меня не покидало ощущение, что она сама еще не знала.
Я повесил одежду в своей комнате, пошел в ванную и стал разглядывать себя, изумляясь тому, как осветленный незнакомец зеркально повторяет каждое мое движение.
Как я уже говорил, большинство фирмоненавистников подрезают свои волосы, но это умение не всегда преобразуется в умение подстричь другого человека. Впрочем, Джен неплохо справилась со своей задачей. Стрижка была короткой и строгой, а перекись сделала меня почти блондином. Оставшиеся черными брови выделялись по контрасту на фоне кожи, усиливая каждое выражение. Я был немножко похож на гангстера во французском хитовом боевике, непоколебимо уверенного в себе. Может быть, Джен права и я действительно прятался за своей челкой.
Чудной все-таки результат — вся физиономия на виду, но я чувствую себя не выставленным напоказ, а, наоборот, хорошо замаскированным. Знай себе перемигиваюсь с незнакомым перекисным блондином. Если уж я не узнаю себя, то как может узнать меня кто-то другой?
Я принял душ и оделся.
Рассчитывая получить обратно две тысячи долларов, я решил оставить ярлычки на одежде. Это была ошибка, повлекшая за собой болезненные последствия, но поначалу я даже не заметил крохотных пластиковых булавок. Все сидело идеально, с великолепием кроя, присущего дорогой одежде. Черные брюки с классическими складками, в манжетах ослепительно белой сорочки красовались запонки из оникса, подтяжки «Аргайл» подчеркивали плечи. Все так хорошо подошло, причем каждый предмет одежды чуть больше превращал меня в не-Хантера, укрепляя мою уверенность в том, что сегодня вечером я останусь инкогнито. Не говоря уже об уверенности, что я выгляжу чертовски здорово.
Правда, это ощущение мигом улетучилось, когда я добрался до последнего штриха — галстука-бабочки. Потому что не знал и даже не представлял, как он завязывается.