Городской романс

Речка Челябка начинает свой бег в каменистой местности у пересечения улиц Витебской и Лесопарковой. В прежние годы она текла меж крутых берегов с выходом грунтовых вод и имела быстрое течение. Нарекли речку арийские племена. В иранских названиях термины «шеле» — «впадина, ложбина, приток реки», «челе» — «неглубокая впадина, яма, овраг, котловина» и «аб» — «речка» образуют географический термин «чалаб» — «яма в каменистом месте, образующаяся в результате падения уровня воды». «Селяба» — «впадина, большая неглубокая яма» как диалектное слово есть в башкирском языке. Окончание «ка» является иранским топоформантом со значением «долина, равнина». Версия Челяба — «яма» давно существует среди потомков первопоселенцев.

Речка Чернушка, приток Игуменки, характеризует экологическое состояние Челябинска. Еще одна Чернушка вытекает из болот и отстойников ЧМК и впадает в Миасс. Раньше жители Федоровки (Портнягиной) и Малой Баландиной называли ее Безымянкой.

Поселок Чурилово получил имя бывшего хутора на Втором озере (Горьком озере) еще в 1800 году от чиновника Чурилова.

Поселок Шагол назван по косогору. На Южном Урале и в Казахстане названия Шагыл, Чегол, Чегалак в сочетании с другими географическими терминами носят десятки холмов, скал, косогоров с выходами гальки, щебня, песка, наличия осыпей. Скудная почва и чахлая растительность делает их приметными на фоне пышной растительности окружающей местности. С. Караев считает эти топонимы индикаторами контактов древних тюрок с иранцами.

Североиранские (пуштунские) слова «шага, шыга» — «песок», «шаги, шыги» — «гравий», «шагый» — «горка» составляют сердцевину топонима.

Болото Эстонское в Ленинском районе получило название по улице Эстонской.

Озеро Ярды, или Первое. Первым его назвали русские в XIX веке. Расположено оно первым из четырех по дороге в Миасскую крепость. А еще его называли Горьким и Малакуль.

В половодные годы оно распадалось на три ямы с водой среди топей. Это и подметили тюрки и окрестили в ярды — от слова «яр» — «обрыв» и аффикса обладания — «ды».

На этом наш экскурс в историю и географию Челябинска завершается. И завершить его хочется словами этнографа и историка XIX века Н. И. Надеждина: «Земля — есть книга, где история человечества записывается в географической номенклатуре». Мы перелистали эту книгу, но сколько в ней еще не открытых страниц.

Михаил Ненашев Я служу духовному лесу

Интервью Лидии Панфиловой

В делегации москвичей, приехавших в Челябинск на общественно-педагогические чтения памяти В. Поляничко, был и М. Ф. Ненашев, бывший редактор газеты «Советская Россия», председатель Госкомиздата, Гостелерадио, а сейчас руководитель крупнейшего отечественного издательства «Русская книга», почти легендарная личность. Его карьера начиналась сначала в Челябинске, затем в Магнитогорске.

— Михаил Федорович, видимо, ваш приезд в Челябинск — не только дань памяти В. Поляничко, но и повод побывать на родине?

— Всегда есть субъективные интересы, особенно когда это касается самого сокровенного у человека. У меня здесь могилы родителей, которые я не посещал более трех лет. И это самый сокровенный повод. Но не только. Мы все сегодня нуждаемся в равновесии мыслей, в политической, социальной и экономической стабильности. И если откуда-то должны появиться эти качества, то, я думаю, лучшего места, чем Челябинск, просто не существует.

— Вы действительно так считаете?

— Челябинск всегда был источником здравомыслия, основой экономического могущества страны. Да и в нравственном отношении — это город высокой чистоты. Возьмите хотя бы одну тему — интернационализма, которая всех волнует. Почему мы всегда были едины — в едином строю, в едином Союзе? Не хочу вдаваться в теоретические проблемы, они слишком далеко заведут, но интернационализм по-уральски выглядит так: мир делится не на нации, не на русских и башкир, не на татар и евреев. Он делится по другому принципу: есть люди умные и есть глупцы, есть подлецы и есть очень порядочные.

Почему я называю это интернационализмом по-уральски? В советское время Челябинск и Магнитогорск оказались средоточием огромного количества людей разных наций, которые приехали строить ММК, ЧТЗ, ЧМЗ и были, естественно, интернациональны. Я сформировался в Магнитке, и для меня татарин Бигеев, профессор МГМИ, был примером большого ума и порядочности. А еврей Эйдинов, народный артист России и руководитель Магнитогорской хоровой капеллы, — одним из самых близких людей, которым я очень доверял и которых ценил. Если бы тогда, в Магнитке, меня спросили, антисемит я или нет, для меня бы это было, по меньшей мере, странным. Я услышал об этом, только когда приехал из Челябинска и Магнитки в Москву.

— По-вашему, провинция здоровее и добрее столицы?

— Да, это правильно. Москва — еще не Россия, и Челябинск не Москва, и меня это радует.

— Кем вы себя ощущаете — журналистом, издателем, крупным функционером? Где вы себя полнее всего реализовали?