Городской романс

Тяжелеет как яблоня
             небо, полное сини,
И разносят ветра
             листопад над Россией.
И летит листопад —
             красно-бронзовый звон,
И сквозь память летит
             и сквозь Вечный Огонь.
Мать стоит поседевшая
             у подножья огня.
Не дошел ее сын
             до победного дня.
И звучит тишина,
             натянувшись струной,
Между памятью матери
             и прошедшей войной.

* * *

Роняют тихо деревца
Листву на подоконники,
Как будто письма от отца —
Скупые треугольники.
Бессмертием обагрена
Печально осень льется,
льется.
И, кажется, вот-вот
зажжется
От медных листьев тишина.
И, значит, скоро по лугам
Снег полетит печально-белый…
Как искры проседи несмелой
У нас по молодым вискам.

Виталий Кальпиди

* * *

Мне не понять войны меж вечностью и годом,
меня копили те, что канули на ней,
но раньше провели по темным коридорам,
там жизнь моя текла, и старший крикнул: «Пей!»

Столетие мое, я жизни не покину,

пусть факельщики тьмы и выстроят конвой.
Два миллиона лет я пробивал плотину
небытия. И что? Уже пришли за мной…

Нефть

Шарообразен Бог кустарника.
Бессилен плоский Бог осоки.
В одежде рыб плывут молоки
на стол чумазого нефтяника.

Смешна индустриализация

в балетном вывихе реки,
но обалдели старики,
когда заговорила рация.

А каланча деревни бросовой

была задумана как церковь.
И расцвела, как фокус в цирке,
река бензиновыми розами.

Нефть ерзает, как слякоть грязная,

как выдохшиеся борцы.
А рядом ходит Бог на цы-
почках, судить-рядить обязанный.

Но, как чекист времен Дзержинского,

прораб участка № 9,
из кадра выдернув деревья,
всю местность оснащает вышками, —

я каламбурю не из подлости:

ведь из внутриутробной волости
я выплыл в этот мир без риска
по чистым водам материнским.

Юрий Кашин

На свадьбе

…А над деревней ночь плескалась,
она сгущалась все темней.
А мне на свадьбе не плясалось
и становилось все грустней.
И я с веселого подворья,
прикрыв калитку, в ночь шагнул.
И месяц, как знакомый дворник,
мне заговорщицки мигнул.
И ночь качала на ладонях
меня, с деревней заодно.
А где-то близко ржали кони,
как в приключенческом кино.
Вобрав в себя прохладу ночи,
на свадьбу шумную вернусь,
хвачу штрафной и что есть мочи
за пляску буйную рванусь.
И что с того, что не плясун я,
ведь эта пляска для души.
Коль сердце радостью плеснуло
с гармонью в лад — айда, пляши!
Пляши…
Вот с грустью лишь управлюсь,
переборю ее сполна…
Иду, а ночь колышет травы,
и звонко плачет тишина.

Вера Киселева

* * *