Городской ужас

Два вспотевших тела легли рядом в полной темноте задёрнутых штор и, медленно, успокаивая порывистое дыхание, стали погружаться в свободное от человеческой воли забытьё, называемое сном.

***

Во второй раз он проснулся от удушья и бетонной тяжести, навалившейся на грудь. Что-то давило со всех сторон, затмевая сознание, выжимая кислород из крови, а разум корчился от отчаяния и невыразимой тоски. Ему казалось, что выхода нет, жить дальше незачем. «Стоп, выхода из чего?» – подумал он. Давящее нечто как будто пошевелилось, и на мгновение он ощутил прилив свежего воздуха, как утопающий, на миг вынырнувший из-под воды. Но давление почти сразу вернулось. «Зачем жить? Для чего я буду утром вставать с постели? Действительно для чего? Зачем я делаю это каждый день на протяжении двадцати пяти лет?» Он понимал, что никто бы не смог ответить на эти вопросы, но сейчас они буквально придавливали его к кровати – он не мог дышать под их тяжестью. «Нет смысла вставать с кровати». Эта мысль стала последним камнем на пирамиде, что навалилась со всех сторон. Спасительное забытьё, только более глубокое, чем сон, стало затягивать его. Больше нет забот, нет близких, за которыми нужно ухаживать, нет проблем, которые постоянно нужно держать в поле внимания и решать. Провались, отдайся этой темноте и всё уйдёт. Он почувствовал, что висит в пустоте. На этот раз ощущение было абсолютно реальным, как будто он умер. Он был всем, но ничего не мог сделать. Наверное, так чувствуют себя дети.

По телу прошла мощная судорога. Сознание взорвалось в голове подобно сверхновой звезде, Влад начал отчётливо видеть окружающее его в темноте пространство – гораздо отчётливее, чем обычно. Каждый предмет, мельчайшие неровности стен, тишайшие звуки отражались в его сознании как в незамутнённом зеркале. «Зачем мне вставать утром с постели? Да потому что я есть. Раз я живу, я должен что-то делать. Раз я человек и хочу, чтобы мне было хорошо, то получить я могу это только от других, а так как для других я и сам другой, то и сам должен делать для них что-то хорошее».

Вдруг он повернулся к Валерии. Он ощутил могильный холод где-то рядом с собой в тот же момент, когда осознал, что раз он есть, то он должен быть, и никакого обоснования для этого не нужно. Теперь он понял, что было источником этого холода. Труп девушки был неестественно холодным, как будто его вытащили из морозильника. С момента, как они уснули, прошло не больше часа, так что если бы даже она умерла сразу, то тело не смогло бы остыть так быстро. То, что охотилось за ним, начало доставать его близких.

Действовать нужно незамедлительно. Только что делать в час ночи? До начала движения электричек было около четырёх часов.

Он вызвал полицию и скорую. Наряд приехал быстро. Его допросили. Всего он говорить не стал, что опытный следователь сразу заметил, но тот же опыт подсказал ему пока оставить расспросы. Он составил протокол, и Влад поставил подпись, как свидетель. Затем он отправился пешком на Ярославский вокзал, до которого от дома несчастной девушки было около двух часов ходьбы, так что он должен был подойти как раз к началу движения. Больше терять время было нельзя.

Глава X

Покачиваясь в светлом салоне электрички, задумчиво глядя в окно, сидел молодой человек в чёрной водолазке и джинсах. Его зелёные глаза непроизвольно следили за проносившимися за окном постройками и деревьями, так что казалось, что они работают как пишущий элемент старой печатной машинки, на которых машинистки набирали свои тексты: ходили туда-сюда, туда-сюда… Посторонние едва ли понимали, чем он привлекает их внимание. Причём внимание того сорта, которое быстро выливается в раздражение, потому что не можешь найти в себе того среза психики, который бы подсказал что у человека на уме. Брови молодого человека были сведены, и выражение лица оставалось одинаковым всё время дороги, и другие пассажиры непроизвольно ощущали какую-то тяжесть, исходящую от него. Что могло его так занимать?

Никто из них не знал, что он только что лишился самого близкого в огромном городе человека. Никто не знал, что это произошло из-за того, что он был рядом с этим человеком. И вряд ли кто-то из них представлял, что такое потерять близкого, осознавая свою вину, но не имея возможности как-то это исправить.

Нельзя сказать, что Владислав представлял себе какие-то картины, или что он проговаривал про себя слова – он намертво зафиксировался на одной мысли. Упёршись в одну идею: он должен избавиться от Крабуса, молодой человек начал терять и без того слабую связь с реальностью, которую, как он сам считал, он никак не может принять до конца.

И, конечно, мысль о Валерии вызывала в нём не просто чувство жестокой утраты от того, что у него вырвали что-то дорогое, а ярость. Самую настоящую ярость. Как смеет кто-то врываться в его жизнь и красть самое дорогое? Кто дал право постороннему, какой-то мерзкой твари вторгаться в его пространство?