Гороскопы всегда врут

— А это Гриша Граф, самый богатый из цыган, вон его дом, на пригорке, — Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. — Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере, старшего брата Гришки, Василия, так все и звали — Барон. Царство ему небесное.

— И что с ним стало? — спросил очень внимательно слушающий его Нечай.

— Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Они только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один цыган, он за нож, порезал его хорошо. Тогда родня того парня подкараулила Ваську около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих ножом за собой на тот свет утащить. А живучий какой был, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.

— Песни? — удивленно переспросил Геннадий.

— Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу. Мурашки у всех по шкуре. Медсёстры навзрыд плакали.

— Ты-то откуда все это знаешь? — спросил, всё более и более удивляясь, Нечай.

— Да я же тут рос рядом, по соседству. Наш дом последним в этом районе русским оставался. Я уж сидел, когда его батя цыганам продал. А с Васькой мы вообще дружили. Мать их знал, тетю Зою. Суровая была женщина, властная. Даже Васька ее боялся, а ведь отчаянный был парень.

Рыдя в восхищении кивнул головой и продолжил рассказ.

— Вообще их семья отличается от остальных цыган.

— Чем?

— Более гордые, чистые, никогда не бедствовали. Наши то, местные, так себе, плащовники. Низшая каста среди цыган. Вот и говорят, что будто бы тётя Зоя с мужем сбежали откуда-то из Молдавии или с Карпат с золотишком, а отца за это золото потом и убили. Гришка вон, какой молодой, лет ему сейчас двадцать пять, а все к нему с почтением относятся, как к настоящему Графу.

— Ладно, хватит сказки рассказывать. Поехали, съездим на стройку, посмотрим как там дела, — приказал Нечай, и уже потом, много позже, спросил Рыдю. — А этот твой Граф такой же мстительный, как и его брат?

— Наверное, — пожал плечами Рыдя. — Все-таки одно семя-племя.

Они подъехали к строившемуся дому, и разговор сам собой иссяк.

Свой дворец Нечай начал строить еще весной и надеялся к октябрю справить новоселье. Если его коллеги бизнесмены всеми правдами и неправдами пытались втиснуть свои особняки непременно в центр города, то он, наоборот, выбрал самый тихий и отдаленный от всех шумных магистралей район, самую окраину, метрах в двухстах от ближайших домов, чтобы никто не мог нарушить его ночного уединения.

Но Нечай, конечно, не забыл о цыганской проблеме. Она представлялась многим неразрешимой, ведь предстояло изгнать из города без малого пятьсот с лишним человек. Но он нашел решение этой непростой задачи.

Однажды ночью по пыльным разбитым дорогам Гнилушки долго колесил какой-то старый бензозаправщик. Со стороны казалось, что водитель что-то искал в этом районе. Временами машина останавливалась, мелькали какие-то тени, затем она снова трогалась в путь. На бензовоз никто не обращал внимания, к цыганам шли в любое время суток, ломка требовала своего и глубокой ночью. Только один из наркоманов, возвращаясь с Цыганского поселка со свежей дозой, мимоходом заметил другому: — Слышь, что-то бензином сильно воняет.

— Да и хрен с ним, пусть воняет, тебе то чего? Нюхнуть хочешь? Пошли быстрей, скорей бы ширнуться, — вяло отреагировал его собрат по несчастью, уже борясь с ломотой в организме.

Ну, а в три часа ночи полыхнул сразу весь район, одновременно со всех концов. Погода стояла сухая, ветреная, Нечай рассчитал даже это. Он специально дождался заморозков, они подсушили камыши и теперь они вспыхивали четырехметровыми свечами. Деревянные домики цыган горели как порох, пылала и сама земля, обильно политая бензином. Цыгане с воем и воплями выскакивали из горящих домов, тащили за собой детей и узлы с тряпьем. Как назло, пожарные машины минут пятнадцать простояли на железнодорожном переезде, блокированные бесконечным составом, вытягиваемым с территории одного из заводов. К их приезду тушить было нечего, вернее — уже не стоило. Огонь полыхал так, что его торжествующий рев перекрывал плач и причитания цыганских женщин.

Первым в ограде Гришки Графа загорелся сеновал. Хозяин выскочил из дома в одних штанах, кинулся к сараю, вывести лошадей, но тут из-за угла вывернулась чья-то мощная фигура, пламя осветило его лицо, и Григорий мгновенно узнал поджигателя.

— Рыдя, сволочь! — закричал он, но тот уже вскинул пистолет и выстрелил в цыгана. Пулей его отбросило назад, Григорий упал на землю, к нему с криком бросилась его жена, Радка. Рыдя выстрелил в нее дважды, и она упала, прикрыв своим телом мужа. Из-за угла дома выбежало еще два человека, и здание сразу запылало.