Горожане

— Никаких справок! — возмутился Колобаев. — Это совсем другой вопрос, частный, мы не будем на него тратить времени. Давайте, товарищи, больше говорить по существу: что произошло, кто виноват, какие будем принимать меры.

— Нет, если мне бросили обвинение, — с обиженным видом засуетился Вадим, которого явно приободрили слова Фомича, — я готов ответить.

Тем временем руку усердно тянул Барвинский.

— Извините, Андрей Фомич, — Барвинский развернулся вполоборота и обращался прямо к секретарю горкома, — если не смогу выполнить ваше пожелание и говорить непосредственно на тему. Я, к сожалению, не компетентен в вопросах очистных сооружений и не берусь искать виноватых в этом прискорбном для всех нас происшествии. Но мне кажется, Андрей Фомич, вовсе не случайно встал сегодня вопрос о стиле работы директора комбината. В нем, позволю себе сказать образно, как солнце в капле воды, отразились недостатки в работе и станции биологической очистки, о чем самокритично сказал товарищ Плешаков. И в отличие от председателя рыболовецкой артели я не вижу здесь никакого повода для иронии. Плешаков выступил честно, по-партийному, и мы понимаем, что он готов исправить все недостатки.

— Да из-за Плешакова авария и произошла! — отчаянно закричал Личный Дом. — Из-за него и Черепанова! Если бы они не мешали мне, ни одна рыбина в Алгуни не сдохла бы!

Колобаев нахмурился:

— Вы срываете заседание. Когда вы говорили, никто не перебивал.

Но Авдеев не унимался:

— Значит, не очень вам нужна правда! Только на словах призываете!

«Пусть говорит!» — с разных сторон прозвучали голоса.

— Сначала закончит Барвинский, потом — Авдеев, — настоял на своем Фомич. — Пожалуйста, — кивнул он управляющему трестом.

Барвинский расстегнул пиджак, по привычке хотел было расслабить подтяжки, но в последнюю секунду удержался, спохватился, поиграл пальцами на животе, слегка смутился.

— Я считаю своим долгом, Андрей Фомич, защитить от необоснованных обвинений и главного инженера комбината. Мне по долгу службы приходится часто общаться с Вадимом Николаевичем, и я твердо убежден в том, что это опытный и умелый производственник, кстати сказать, с большими перспективами, принципиальный человек, надежный друг. Что же касается ваших похвал товарищу Новикову, — он посмотрел на Митрохина, — то это сомнительные, на мой взгляд, похвалы. Вы умиляетесь тем, что он холку мылит, так, кажется, вы изволили выразиться? Мне он ее тоже мылит, но что, извините, в этом хорошего? Новиков несдержан, груб, ему ничего не стоит обидеть человека.

Колобаев постучал карандашом по графину.

— Нет, Андрей Фомич, извините, но я все-таки закончу. Не далее как три дня назад в деловом разговоре, в присутствии товарищей по работе Новиков грубо оскорбил меня. Я уже поставил в известность об этом городской комитет партии и считаю своим долгом…

— Да врешь же ты! — стукнул кулаком по столу Кандыба. — В глаза врешь.

— Товарищи, товарищи, что такое! — возмутился Колобаев. — Немедленно прекращайте перебранку! Незачем, — сердито сказал он Барвинскому, — поднимать здесь этот вопрос. Написали докладную — и ладно!

Управляющий трестом вопросительно посмотрел на Черепанова, тот пригнул ладонь книзу — все, хватит, садись.

— А у вас есть свидетели? — деловито поинтересовалась Авдошина. Ничего не скажешь, типично женский вопрос.

— Зоя Александровна! — с упреком воскликнул Фомич.

— Ну почему же, — со всей непосредственностью возразила председатель исполкома, — это очень легко выяснить.

— Есть. — Управляющий трестом с надеждой взглянул на Чантурия.

Гурам сказал удивленно:

— Если это разговор о Доме культуры, то я никаких оскорблений не слышал.

— Я тоже, — громко, с азартом выкрикнул Кандыба.

«Великодушные мои спасители! — подумал я. — Мне это хороший урок — следует повнимательнее следить за речью, иногда меня заносит».

— Как же вы это? — стала допытываться Авдошина. — Выходит… — она замялась, — оклеветать решили человека? Пользуетесь, что неприятности у него.

— Зоя Александровна, — застучал карандашом Колобаев, — мы это выясним позже.

— Я не исключаю возможности, что они предварительно сговорились между собой, — растерянно пробормотал Барвинский, но секретарь горкома решительным жестом прервал его, усадил на место.

— Продолжим, товарищи. И — больше по существу.

Опять взял слово Лапландер:

— Мое дело — ловить рыбу, а не выступать. Слушал вон его, — Лапландер бесцеремонно ткнул пальцем в сторону управляющего трестом, — и дивился, до чего говорит кругло! Будто сети вяжет! А ведь правда — она всегда прямая! Ложь круглая.

Старик невозмутимо сел на место, Барвинский рванулся было что-то сказать, но передумал, тугие его щеки возмущенно налились румянцем.