Горожане солнца

— Лежи, — крикнула было та, но Сорока отмахнулась И, сев, начала брезгливо отряхиваться.

— Успокойся ты наконец. Всё, не видишь, что ли, наша взяла.

— Где елка?

— Не нужна никакая елка.

— Они отступили?!

— Нету тут никого, кроме нас.

— Они сбежали!

— Тут никогда никого не было.

Слова были произнесены с отвращением.

Снегурочка оглянулась. Сзади догорало пламя, достреливали последние петарды, и все слышнее делался плеск воды, льющейся из щелей паровоза.

Сорока брела по рельсам. В дымном полусвете пожара были видны пути и огромное каменное кольцо, у которого они кончались. Чуть дальше к кольцу примыкали вторые пути, третьи, четвертые, и так по всей окружности зала — двенадцать бетонных арок, двенадцать стальных дорог, каменное кольцо размером в огромную площадь с подобием железнодорожного моста посредине. Сорока вступила на мост и потопала.

— Гляди-ка, — крикнула она, — вот какая затея: если поезд на этот мост загнать, то можно его потом развернуть на любые другие рельсы.

— Что это? — растерянно спросила Снегурочка.

— Что? — злобно крикнула Сорока. — Что это? Это кружало.

— А?

— А! Кружало! Как повернешь, так и встало! — и она горько закашлялась.

Неясные фигуры выбирались из-под обломков и рассеивались по залу в нерешительности. Тихо оседала пыль. Пламя почти догорело, но зажегся фонарь, и еще один. Волк, волоча ружье, прошелся вперед и заглянул вовнутрь кольца.

— Да это поворотный круг, — проскрипел он и сплюнул гарь. Он снял остатки маски и снова стал Техником. — Поворотный круг, и механизьма к нему. Внизу валшестернь огромная. Да она вся стертая. Тут и ломать нечего: круг довоенный, им уже лет двадцать не пользовались.

Мишата подошла поближе, за ней остальные. Господин глядел на нее с растерянной улыбкой. Языков полез куда-то в темноту, карлик присел на рельсы, скучая. Зауч сидела с ним рядом, прижимая к брови окровавленный платочек.

— А где же Директор? — спросила Мишата.

И тут же увидела мелькнувшую спину там, где громоздились обломки пробитых ворот.

Она кое-как перебралась через обломки, миновала чудовищно вздутый от удара паровоз, перекошенный броневагон, сорванные кабели, лужи… Нагнала директора уже возле шлагбаума. Переложив фонарь в левую руку, он изо всех сил жал запретную кнопку вызова.

Он жал ее снова и снова…

Холодная насмешливая рука сдавила сердце Мишаты. Внезапно разом и полностью она поняла случившееся и поверила в него. Как в поезде, несшем ее в город — тогда, в августе, в начале путешествия, — она увидела свой мир словно в дневном, безжалостном свете. Но тогда она справилась с собой, отогнала сомнение. Теперь спасения не было. Бессмысленно, не мигая, она смотрела, как Директор давит на кнопку — в отчаянной надежде вызвать часовщиков. Потом ударил по щитку кулаком.

Кнопка провалилась внутрь, ржавая труха посыпалась из рук Директора, а следом обвалилась и вся коробка, оставив на виду истлевшие, немые, никчемные внутренности.

Мишата рассмеялась.

— Ну и натворили мы дел, — обескураженно развел руками Господин. — А куда теперь дальше-то?

Он обвел глазами собравшихся.

Кто стоял, кто сидел, кто переминался, и никто не глядел друг на друга… Фара нервно хихикала, но, в общем, сдерживала себя. Все вообще вели себя сдержанно и очень торжественно. Всем было немного не по себе, все чувствовали себя немного глупо, и чем дальше, тем глупее, и чем глупее, тем ужаснее и ужаснее, до полного бессилия, такого, что оставалось лишь лечь и закрыть глаза. Директор сидел далеко от всех, спиной к ним, прижав варежки к глазам…

Карлик произнес с холодной яростью:

— Вылезать. Вылезать, пока нас не вывели.

— Сюда все метро сбегается сейчас, — подтвердил Языков.

— Оружие, если кто уронил, найти

— Фонари.

— Игрушки с елки хоть снимите.

Все тряслись, просто все. Дрожали, бледнели, покрывались тошнотворной испариной… Суетясь, сталкиваясь, хватали первое попавшееся, нужное, передумав, бросали. Бросали и хватали опять..

— Бросайте всё, себя бы уберечь! — кричал Языков. — Сюда, тут спуски…

Возникла давка. Стаскивали с себя, рвали остатки костюмов… Треснул и потух раздавленный кем-то фонарь… Пыхтя, кое-как по ржавым трапам спустились внутрь поворотного круга и потрусили, спотыкаясь, озираясь, держась друг за дружку, между его заржавленных жерновов. Навеки онемевшего Директора волокли под руки.

Нашли старые трубы для откачивания вод и, скрючившись на полтора часа, добрались по ним до сточных каналов…

Здесь распрощался Языков.

— Дальше выберетесь, — крикнул он, стоя в черном проеме, — а я назад. Обрадовать своих!

Он махнул Мишате, только ей, и исчез.

А они потащились дальше.

Вылезли в арбатских переулках. Бледная и грозно притихшая Зауч ушла домой. Все остальные, ввосьмером, добрались до школы, спустились в подвал и свалились как придется. Мокрые, измученные, обгорелые, заснули и проспали более суток.

Потом их разбудили и выгнали из подвала.