Горшки

А он — даром маленький: восемь лет ему — знает, какие казаки. Вцепился в подол мне ручонками, побелел весь. Ведет казак по улице меня, народ смотрит. Кто жалеет втихомолку, кто радуется. Дошли до избы, где бабушка Фектиста живет, упрашиваю я казака:

— Обожди немного, ребятишек оставлю старухе. Куда с ними пойду? Неужто и на них вину будете искать?

Казак кричит:

— Ты, тетка, меньше говори. Жалобами меня не тронешь, а тебе за это хуже будет.

Стала целовать маленького я и вдруг заплакала. Что со мной сделалось? Не могу и не могу успокоиться. Тут еще ребятишки мои крик подняли в два голоса, словно ножами режут. Как и шла потом — не помню. Запер казак меня в Павлов сарай на гумне, сижу, как крыса в ловушке. Слезы прошли уж, не плачу. Думаю, как беде своей помочь? Посидела в одном углу, в другой пересела. Ах, мучители! Такая меня злость взяла, стала я землю под плетнем ковырять, чтобы убежать из сарая. Наковыряла пальцами маленькую ямку, бросила. Какой толк! Без лопатки все равно ничего не сделаешь. Сижу, думаю. Неужто пытать они меня будут? Этак я и Володимира выдам и Николая. Неужто не вытерплю? Ущипнула себя за руку двумя ногтями — больно. Еще сильнее ущипнула — терплю. Узнать хочется: буду или не буду кричать я, если меня пытать станут. Всякие мысли пришли в голову. Увидала булавку на груди у себя, думаю: дай еще булавкой уколю себя хорошенько. Ткнула в бок посильнее — вскрикнула. Нет, не стерплю. Прислонилась головой к плетню и давай плакать. Всю жизнь свою вспомнила: как девчонкой была, как замуж выходила за Володимира, как на войну провожала его при царе. Стоит Володимир перед глазами у меня, упрекает.

— Смотри, баба, не поддавайся страху. Расскажешь казакам, где я скрываюсь, — оба мы пропали.

Чего только не передумала я за это время. То покажется — нашли Володимира, связанного ведут на расправу. То ребятишек своих увижу раздавленными, то верхом себя на какой-то лошади. Скачу будто бы по-казачьи в седле, за плечами ружье Володимирово, а за мной народу видимо-невидимо. Не пойму вот теперь: каким-то вроде начальником сделалась я, командую, и все меня слушаются.

Долго сидела в сарае, слышу голоса кричат на гумне. Поглядела сквозь плетень, казак ведет Наталью, Николаеву бабу. Мне бы испугаться надо, а я обрадовалась. Ладно, думаю, две будем сидеть, чего-нибудь придумаем. Отпер ворота казак, говорит:

— Пожалуйте, барыня, отдохнуть.

Поглядели мы с Натальей друг на друга, встали рядышком. Глаза у нее большие, губы дрожат. В моих глазах — чувствую — слезы. Вот Наталья и говорит мне, когда одни остались:

— Что, не тронут нас? Если мы будем сидеть курами в этой ловушке, достанется нам и почище.

— А куда мы отсюда уйдем?

— Надо поглядеть.

Я и не знала раньше, что Наталья такая смелая да ловкая. Забралась она на плетень до самой крыши, шепчет оттуда:

— Вылезти можно — крыша некрепкая. Ты согласна?

Вот тут я и задумалась. Словно камень на шею повесила она мне. Здесь оставаться — страшно: а ну как на самом деле казаки выпытывать будут про мужиков? И бежать отсюда страшно: увидят, как мы в крышу полезем — застрелят на месте. Сами если спасемся, как бы ребятишкам чего не сделали. Наталья торопит.

— Ну, как же ты? Решай!

Может быть, не согласилась бы я, да Володимир опять встал передо мной.

— Беги, Настасья, лучше будет.

Наталья крышу соломенную продырявила, высунула голову, смотрит. — Никого, — говорит, — нет. — А гумна у нас на задах. Тут и правда — никого не бывает. Весь народ толпится на улице.

— Ну, — говорит Наталья, — я прыгаю. Торопись за мной скорее.

Только вылезла я на крышу, слышу: бац из ружья! У меня и в глазах потемнело. Грохнулась на землю, встать не могу. Наталья кричит надо мной:

— Вставай, вставай! Это на улице стреляют.

Бросилась она к речке, прямиком по гумнам, я — за ней. Бегу, земли ногами не чувствую. Сердце задохнуться готово. Забежали в чей-то предбанник, сидим. Слушаем, не гонится ли кто. Тихо кругом. Дольше оставаться в предбаннике — боязно, найти могут нас. Чего тут делать? Заварили кашу, надо дохлебывать. Наталья говорит:

— Теперь нет нам ходу назад, пока казаков не прогонят.

— Куда же нам идти?

— Айда через речку на тот берег. Можа Володимира с Николаем увидим, около них не страшно будет.

Вот какая меня злость взяла на этих казаков! Подоткнули юбки, пошли. Я уж и бояться не стала, говорю Наталье:

— Придется нам вместе с мужиками воевать.

Наталья поддакивает.

— Ну да, придется. Сами казаки на это вызывают.

Идем тихонько, будто не прячемся, разговариваем. Вышли на другой берег, пошли на болото отыскивать Володимира с Николаем. Ходили-ходили — разве найдешь? Кричать громко нельзя. Время с обеда пошло. Сели в глухой кустарник — сидим. У меня слезы на глазах показались. Наталья спрашивает:

— Ты что плачешь?

А мне и стыдно перед ней, и ребятишки стоят на уме. Слышим, крадется кто-то за нами. Вот как я испугалась! Вскочила бежать, а из кустарников Володимир глядит. После все смеялся надо мной.

— Можешь теперь воевать?

Так мы с ними и пробыли целых двенадцать часов в болотных кочках, пока казаки не ушли из нашего села.