Горшок золота

К Тощей Женщине из Иниш Маграта отправили посланца из их числа, а остальные что ни ночь собирались подле жилища Михала Мак Мурраху в стремлении вернуть себе сокровище – стремлении, как они целиком убедились, безнадежном. Они обнаружили, что Михал, хорошо разумевший обычаи Подземного народа, закопал горшок с золотом под терновым кустом и тем самым поместил его под охрану всех и каждого дивного на белом свете – включая и самих лепреконов, – и покуда горшок не будет изъят оттуда руками человеческими, лепреконы вынуждены чтить тайник и даже обеспечивать его сохранность ценой собственной крови.

На Михала наслали они могучий прострел, а на жену его – столь же лютый ишиас, но стоны их радовали лепреконов недолго.

Лепрекон, которого отрядили в гости к Тощей Женщине из Иниш Маграта, прибыл, как и надлежало, к домику в сосновом бору и предъявил свою жалобу. Излагая историю, малютка плакал, и дети плакали из сочувствия к нему. Тощая Женщина сказала, что ее неимоверно опечалила вся эта афера и симпатии Тощей Женщины целиком на стороне Горт на Клока Моры, но она слагает с себя всякую ответственность в этом деле, поскольку виновен ее муж и нет у нее никакой власти над его умственными движениями, кои суть одно из семи диковин света.

Поскольку супруг ее был в отлучке в дальнем углу леса, ничего тут покамест было не поделать, а потому лепрекон вернулся к своим собратьям без всяких добрых вестей, однако пообещал сходить еще раз назавтра спозаранку.

Когда Философ вернулся в тот день поздно вечером, Тощая Женщина его поджидала.

– Женщина, – молвил Философ, – тебе полагается быть в постели.

– Полагается мне, говоришь? – отозвалась Тощая Женщина. – Я б уведомила тебя, что в постель отправлюсь, когда пожелаю, и встану, когда пожелаю, не спрашивая позволения ни у тебя, ни у кого бы то ни было еще.

– Это неправда, – молвил Философ. – Сонная ты делаешься независимо от того, нравится тебе это или нет, и просыпаешься, не дав на то разрешения. Как и многие другие обычаи, в том числе пение, танцы, музыка и лицедейство, сон обрел народную любовь как часть религиозных отправлений. Нигде так легко не отходишь ко сну, как в церкви.

– Известно ли тебе, – проговорила Тощая Женщина, – что сегодня сюда приходил лепрекон?

– Не известно, – молвил Философ. – И невзирая на то что минули бессчетные века с тех пор, как первый спящий (вероятно, с необычайной натугой) погрузился в свой религиозный транс, мы ныне способны целиком проспать какую-нибудь религиозную церемонию с легкостью, какая была б источником богатства и славы тому доисторическому молящемуся и его алтарникам.

– Ты собираешься дослушать, что я тебе говорю о том лепреконе? – спросила Тощая Женщина.

– Не собираюсь, – молвил Философ. – Высказывалось предположение, что спать мы отправляемся вечером, потому что делается слишком темно для любых иных занятий; однако ж совы – народ, почитаемый за благоразумие свое, – в ночную пору не спят. Летучие мыши – опять же, род очень проницательный – спят в разгар дня, да еще и обаятельным манером. Цепляются за ветку дерева пальцами ног и висят головой вниз – в позе, которую я считаю исключительно благодатной, ибо приток крови к голове, свойственный такому перевернутому положению, наверняка порождает сонливость и некоторое отупение ума, вынужденного либо уснуть, либо взорваться.

– Ты хоть когда-нибудь прекратишь болтать? – пылко возопила Тощая Женщина.

– Не прекращу, – молвил Философ. – В некоторых отношениях сон полезен. Это прекрасный способ слушать оперу или смотреть что-нибудь по биоскопу. Как средство для грез ничего не ведомо мне, что сравнилось бы со сном. Как занятие сон благодатен, а вот как способ скоротать ночь – невыносимо нелеп. Если ты собиралась что-то сказать, любовь моя, говори сейчас же, прошу тебя, однако никогда не забывай подумать, прежде чем заговорить. Женщину должно быть видно редко, а вот слышно – никогда. Молчание – начало добродетели. Облекаться молчанием означает облекаться красотой. Звезды не галдят. Дети должны всегда быть в постели. Это всё серьезные истины, им нельзя противоречить, а значит, молчание им подобает.

– Овсянка твоя – на печке, – сказала Тощая Женщина. – Сам себе возьмешь. Я и на ширину своего ногтя не сдвинусь, хоть помирай ты от голода. Надеюсь, там, в каше, – комки. Сегодня здесь был лепрекон Горт на Клока Моры. Покражу их горшка золота они сваливают на тебя. Старый ты воришка! Вислоухий ты, мосластый, дурноглазый!

Тощая Женщина метнулась опрометью в постель. Из-под одеяла обратила она пылающий яростный глаз на супруга. Пыталась навести на него разом прострел, зубную боль и столбняк. Если б довольно ей было сосредоточиться на какой-то одной из этих пыток, она, возможно, и преуспела бы, навлекши напасть на мужа в согласии со своим желанием, но ей не удалось.

– Окончательность есть смерть. Совершенство есть окончательность. Ничто не совершенно. Там комки, – молвил Философ.

Глава V