Горшок золота

Философ пододвинул стул поближе к Михалу.

– Дочери, – произнес он, – причина тревог их родителям с тех самых пор, как были дочери сии учреждены. Взбалмошность женского темперамента очень видна у тех, кто не достиг лет, что научают, как скрывать огрехи и слабости, а следовательно, неблагоразумие прет из юной девицы, подобно ветвям из куста.

– Кто станет отрицать это… – проговорил Михал.

– Дети женского пола, однако, наделены особым расположением природы. Производятся они в поразительном избытке по сравнению с детьми пола мужского, и их, соответственно, можно считать главенствующими над детенышами-самцами; однако хорошо доказанное правило, что меньшинству править большинством, освобождает наш ум от страха, какой в противном случае оказался бы невыносим.

– Что правда, то правда, – сказал Михал. – Замечал ли ты, достопочтенный, что в помете щенков…

– Не замечал, – молвил Философ. – Кое-какие ремесла и мастерства, что любопытно отметить, зачастую передаются от матерей к дочерям. Профессия царствования среди пчел и муравьев всегда женская, трактирщицкое дело тоже наследуется по прялочной линии. Ты замечал наверняка, что у всякого трактирщика найдется три дочери-чаровницы. При отсутствии этих знаков нам стоит взирать на выпивку у такого хозяина искоса – догадаемся мы, что в браге будет недолжная доля воды, ибо если первородство у него недоброе, как уцелеть его честности?

– Мудрая голова потребна, чтобы ответить на этот вопрос, – отозвался Михал.

– Не потребна, – произнес Философ. – Во всей природе женские особи стремятся к многобрачию.

– Если, – сказал Михал, – несчастная дочь моя и впрямь лежит в какой-нибудь канаве…

– Неважно, – проговорил Философ. – Многие племена брались положить какие-то пределы приросту женского поголовья. Некоторые народности Ориента наделяют божественными званиями крокодилов, змей и тигров джунглевых – и излишек дочерей скармливают им. Также и в Китае подобные жертвоприношения отстаивают как почтенный экономический обычай. Но, говоря шире, если дочерей необходимо сократить, я предпочитаю твой метод – недосчитываться их; это лучше, нежели религиозно-истерические компромиссы Ориента.

– Слово даю, достопочтенный, – сказал Михал, – что не соображаю нисколько, о чем ты толкуешь.

– Это, – молвил Философ, – можно объяснить трояко: во-первых, недостатком умственной связности, сиречь ущербностью внимания; во-вторых, местными особенностями обустройства черепа или, вероятно, поверхностным, а не, наоборот, глубоким мозговым извивом; в-третьих же…

– А слыхал ли ты, – сказал Михал, – о человеке, которому ружейным выстрелом стесало скальп, и ему на макушку пришили донышко жестяной тарелки – так, что стало слышно, как у него там внутри мозги тикают, на весь белый свет – все равно что какие-нибудь часы «Уотербери»?[31]

– Не слыхал, – отрезал Философ. – В-третьих же, возможно…

– Это дочка моя, Кайтилин, достопочтенный, – смиренно произнес Михал. – Возможно, лежит она в канаве, и вороны выклевывают ей очи.

– От чего она умерла? – спросил Философ.

– Моя жена сказала одно: дочка, может статься, мертва, а может, ее забрали дивные, а может, подалась она следом за странником, при котором был музыкальный инструмент. Жена моя сказала, что инструмент тот – гармошка, сам же я думаю, что свирель.

– Кем он был – странник?

– Я его не видал, – произнес Михал, – но как-то раз поднялся на пару взгорков по холму и услыхал, как он играет: тоненькая такая музыка, писклявая, как жестяная дудочка[32]. Всюду искал я того человека по округе, но его ни слуху уже, ни духу.

– Э? – переспросил Философ.

– Всюду искал я… – повторил Михал.

– Я понял, – сказал Философ. – Ты на коз своих не смотрел ли, часом?

– Так деваться некуда было, а как же, – ответил Михал.

– Что они делали? – увлеченно уточнил Философ.

– Проказничали друг с дружкой по всему полю, вставали на задние ноги и такие выкидывали коленца, что я хохотал, покуда живот у меня не разболелся от их плясок.

– Это очень интересно, – сказал Философ.

– Интересно, говоришь? – спросил Михал.

– Говорю, – подтвердил Философ, – и по этой причине – большинство племен в этом мире в то или иное время…

– Это дочурка моя, Кайтилин, достопочтенный, – проговорил Михал.

– Я ею и занимаюсь, – молвил Философ.

– Благодарю тебя сердечно, – отозвался Михал.

Философ продолжил…

– К большинству племен в этом мире в то или иное время наведывалось божество, чье звание – Великий Бог Пан, однако о его посещениях Ирландии никаких записей не существует и в исторические времена, что совершенно точно, не ступала нога его на эти берега. Жил он премногие годы в Египте, Персии и Греции, и пусть империя его предположительно вселенская, повсеместность эта спорная – и прежде так было, и будет впредь. Тем не менее, сколь жестко ни пресекали бы его власть, никогда не останется он без царства, в коем полномочия его радостно и ревностно утверждаются.

– Не из старых ли он богов, достопочтенный? – спросил Михал.