Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

— Хорошо! Насчет страха я вас понял. А что вы полагаете самым трогательным для будущего читателя? И для... товарища Сталина?

— Рональд Алексеевич! Да как вы еще спрашивать можете такое? Ясно, что самое трогательное — это когда у матери ребеночка крадут, либо пропадает у нее дитя малое. Что еще может быть жалостливее?.. Ну, как, соглашаетесь?

— Скажите, Валерий Петрович, а на основе чего писал Володя Белоусов? Вы давали ему какой-нибудь черновик? Или только общие указания?

— Вот что я ему давал! Смотрите! Вот это — мой замысел. Василенко протянул Рональду ученические тетрадки, извлеченные из того же торнистера вместе с белоусовской рукописью и рисунками Вани-Малыша. Рональд стал их неторопливо просматривать.

Ему стоило немалого труда не прыснуть от смеха, не выдать своих чувств. Чудовищная галиматья, безграмотная и бессмысленная, на уровне низшего пошиба воровских «романов», которые «тискаются» со всех вагонных и тюремных нар в долгих этапах и в часы камерной скуки, особенно на пересылках. Такие «романы» каждый заключенный слышит сотнями, они страшны бездарной, унылой и убогой чепухой, разворачиваемой от безделья одуревшими, беспросветно темными людьми. Передать их невозможно, это — словесный сор, отвечающий уровню людских отбросов ГУЛАГа. Часто такую гиль плетут пьяные, пока их не сморит сон... Рукопись Володи Белоусова повторяла эту чепуху чуть грамотнее, вводила новых «героев», но и она недалеко отошла от «оригинала». Сводился он к следующему.

Некий жестокий граф (воровские романа тискаются только про графов и герцогов, обычно разъезжающих с пистолетами и шпагами в черных, каретах с потушенными огнями по улицам французского города Берлина) по имени Фридрих Эванс стал счастливым отцом мальчика Чарльза. А того похитили злые пираты, главаря коих звали Бернадит Луи. Мальчика воспитывали в чужой стране 18 лет. Из родного дома у него сохранился медальон. Отправившись путешествовать, он попал на родину, каковую не узнал и, шествуя мимо отцова замка, прочитал, что там происходит шахматный турнир. Приняв участие в турнире, он обыграл хозяина замка, не подозревая, что это его отец. Оскорбленный проигрышем злодей заточил юношу в подвал, куда смогла проникнуть дочка Фридриха — Эмилли, чуть было не вступившая в любовную связь с родным братцем. Но они обменялись медальонами и поклялись в любви. За это грозный Фридрих сослал юношу на необитаемый остров в Индийский океан. Там Чарльз подружился со... львом, обитателем острова. Юноша построил плот, пересек вместе со львом океан и прибыл на родину в момент свадьбы своей сестры. Скрытый в кустах враг жениха подстрелил его прямо во время свадебного шествия. Тогда Чарльз и лев накинулись на убийцу-обидчика. Лев сожрал убийцу, а заодно, сходу, и подоспевшую невесту. Наконец, разбушевавшийся лев сожрал и самого юношу Чарльза, в результате чего на месте остались недоеденные трупы невесты, жениха, убийцы и Чарльза, а также подстреленный и издыхающий лев. Вызванный по телефону Фридрих Эванс примчался на автомобиле и, склонившись над трупами, обнаружил на них семейные медальоны. Так он осознал, что погубил своих детей и воскликнул: «О, мои голуби! Это я погубил вас!» В этом заключительном катарсисе и заключалась идея «Позднего признания». Даже среди низкопробных воровских «тисканий» случались признаки здравого смысла среди нагромождении нелепостей. В «Позднем признании» здравый смысл начисто отсутствовал. Это было пьяное плетение словес...

Что же было делать Рональду? Расстроенный и угрюмый он отпросился подумать и воротился к бригадниками в сомнениях. Вся палатка уже спала. Один Ваня-Малыш ждал Рональда и тоже волновался. Он опасался, что новичок откроет Василенко глаза на качество иллюстраций и Володиного «сочинения». Проснулся и сам бригадир. Он велел разбудить и кликнуть Володю. Тот очень смутился, когда Рональд заговорил о его рукописи.

— Слушайте, не надо ничего объяснять мне про эту писанину. Я же не умею писать, не люблю, он навязал мне всю эту чушь, потому что имею образование в девять классов... Я сам знаю, какова цена моей писанины, ее умному человеку показывать нельзя. А Василенко не то фанатик, не то... с приветом по этой части. Дал мне кантоваться, вместе с Ваней-Малышом. Зима прошла, стало тепло, плевать мне теперь на Василенку с его «Поздним признанием». В хорошую бригаду пойду, зачеты будут большие, через год и выскочу. А вы — другое дело. Человек не молодой, не здоровый, — садитесь и марайте бумагу! Стараться особливо не стоит — он ведь ничего не смыслит. Что наваляете — то и ладно. Была бы ему исписанная бумага и картинки!

К этому совету Володи Белоусова присоединились Ваня-Малыш и бригадир, Юрка Милосердный.