Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

Сменился начальник колонны: вместо пьяного гвардии майора прибыл старший лейтенант Платов, разжалованный из морских офицеров, фигура сравнительно благодушная. Дела он по-прежнему всецело передоверил Василенко, и тот остался полновластным хозяином на целом участке трассы. Передавали, что на воле и дома, а также здесь, на стройке, он обладал обширными связями с руководством, с органами МВД и, в частности, с местным кумом, то есть оперуполномоченным. Сидел он третий срок, и, как и оба первые, сидел «с почетом». Ведь «хапнул» он, судя по выписке из приговора, вагон кровельного железа из угнанного эшелона — вагон был присвоен Василенко, так сказать, лично. Остальные вагоны должны были ублажить потребности «вторых хозяев нашей области», как величал сам Василенко свою гангстерскую организацию, включавшую руководство каких-то трестов, хозяйственных фирм, юридических и партийных органов. Василенко признавался Рональду, что взял на себя львиную долю вины, предотвращая дальнейшие, более глубокие разоблачения. «Поэтому мне во всем помогут ребята с воли», — не раз говаривал он Рональду за рюмкой, стопкой или чаркой «под премблюдо». Кстати, Рональд пришел в ужас, когда узнал, из чего пекутся эти тяжелые пирожки для премирования ударников, именуемые «премблюдом» на этой колонне (премировали ли ими на других колоннах — Рональду осталось неизвестным). Оказалось, что премблюдо изготовляется из... американской сухой штукатурки! Рональд установил это, когда однажды нашел пустые пакеты из-под той «муки», шедшей на премиальные пироги. На пакетах значилось, что сухая, быстро твердеющая штукатурка предназначена для строительства временных полевых аэродромов и изготовлена в США. Шла эта штукатурка, видимо, для жилых и служебных помещений во временных аэропортах и содержала некоторое количество грубой муки вперемешку с измельченным цементом и прочими строительными ингредиентами. Даже луженые зекские желудки выдерживали это «премблюдо» с трудом. Потреблять обжаренные в тавоте или вазелине премиальные пироги можно было только в горячем виде — не съешь премблюдо с пылу, с жару — и оно за час становилось почти каменным. Что они творили в желудках и кишечниках — пусть представит себе американский автор этого стройматериала, столь успешно использованного ГУЛАГом для поощрения социалистического соревнования среди исправляемых трудом граждан...

Рональд не расспрашивал своего заказчика, есть ли у того надежды на досрочное освобождение с помощью «ребят с воли», то есть своих уцелевших соучастников, однако однажды, разоткровенничавшись и впав в меланхолию, Василенко сам признался: «Все мои надежды — только на роман и... товарища Сталина!»

Чем многолюднее становилось на колонне, тем труднее приходилось банщикам. Первые трое суток Рональд сидел и, не отрываясь, писал своего «Господина». Потом, волей-неволей, пришлось помогать ребятам. Зачислен он был «дезинфектором вошебойки». К неудовольствию Василенко, ему пришлось эту работу реально выполнять. Хотя работа дезинфектора брала в сутки не более трех-четырех часов, но завеска вещей и их снятие из жаркой «дезкамеры», представлявшей собою как бы большемерную печь-духовку, изнутри обшитую железными листами, отнимали много сил и доводили Рональда до изнеможения за эти короткие часы работы камеры. Василенко хмурился и часто корил банщиков: вы мне старика не занимайте, я вам лучше десяток «опешников» за него пришлю! Опешники — т.е. люди, доведенные недоеданием до изнурения и поставленные на «у.д.п» или «о.п» усиленное дополнительное питание или оздоровительное питание, сокращенно — «умрешь днем позже»... Присылать «опешников» он вероятно забывал, и Рональду приходилось работу дезинфектора выполнять...

Чтобы банный шум не мешал «неге творческой мечты», Василенко летом перенес Рональдов тайник на банный чердак. Там, в полной темноте, в пятидесяти шагах от ближайшей вышки, он сидел на доске, пользуясь другой доской в качестве стола, и, почти не разгибаясь, писал, что бы ни творилось на колонне.

А творилось там многое! Колонна окончательно была превращена в штрафную. Царил на ней дикий произвол и расправы. Учинял эти расправы подручный Василенко некий «Костя-санитар» — вор-рецидивист, набравший всего около ста лет тюремных сроков, мастер мокрых дел. Убивая, он, по-видимому, не мог удержаться от десятка-другого повторных ударов ножом, то. есть еще и еще раз поражал труп, вонзал нож уже в мертвое тело. Двадцать-тридцать глубоких ножевых ран на теле — это был Костин почерк, сразу выдававший его работу над жертвой... Творил расправы и сам нарядчик Василенко — его руки были такой длины, что доставали чуть не до колен, и он ими «давал жизни» провинившимся уголовникам. Эти сцены Рональд наблюдал через щели чердака почти ежедневно. Из-за большого количества блатных, честные работяги облагались двойной данью, у них отбиралась вся зарплата, сахар, редкие посылки. Только хлебную пайку Василенко запрещал курочить у работяг под страхом смерти!