Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

...Василенко хмурился и слегка поторапливал «батю-романиста». Из-за крайней экономии бумаги (она и всесильному Василенке доставалась все же не без хлопот) Рональд перестал делать наброски и черновики, как вначале. Весь третий том своего романа он писал прямо в тех блокнотах с почтовой бумагой, что Василенко получил с воли в виде авиапосылки, сброшенной прямо над тайгой. Но этот черновик, изобилующий поправками, разумеется, не годился для отсылки высокому адресату — Вождю Народа! Требовалось каллиграфически переписать роман и оформить его так, чтобы августейший глава государства, партии и народа смог бы взять его в свои державные руки!

Бумагу для чистого экземпляра Василенко достал в управлении. Решено было каждую часть оформить в виде отдельного тома, в соответствии с трехчастным членением романа «Господин из Бенгалии». Требовалось должным образом переплести и оформить все три тома. Помог в этом очередной этап заключенных из Прибалтики. С этим этапом прибыл на Север и сразу угодил на штрафную (верно, поцапался с нарядчиком где-нибудь на Ермаковском ОЛПе, либо еще как-нибудь «залупился») молодой эстонец. Парень, вероятно, был решительный или, как говорят в лагерях «с душком», потому что ухитрился добраться до конечной колонны в красивой заграничной рубахе темно-синего шелка.

По мановению руки нарядчика Василенко рубаху с парня тут же «сблочили», кинувши взамен какие-то отрепья. Парня припугнули, заставили выполнять норму в тяжелой бригаде, показали, что жизнь его висит на очень тоненькой ниточке... Он смирился и притих, а рубаха синего шелка пошла на... переплеты трех томов (третий еще только писался) и на обложку для папки с письмом товарищу Сталину. Такое письмо Рональд сочинил от лица «дяди Валеры», как якобы автора сего исторического произведения...

Работа подходила к концу. Сюжет продолжал уже, что называется, сам собою, ветвиться, как коралловый риф... А возникали все новые персонажи, и приходилось порой возвращаться к прежним главам, переписывать их. Так было с главой об иезуитах... Мозг становился более гибким. Подчас, ложась спать, Рональд давал голове своей здание: вспомнить чье-то имя или дату, исторический факт и т.д. Вот так, из некой сложнейшей ассоциативной мозаики удалось выпутать и извлечь полное имя основателя ордена: дон Иниго Лопец Игнатио ди Лойола! Иногда эти усилия доводили автора до галлюцинаций, повышенной температуры, сердечных приступов. Ведь роман писался без взгляда на карту, без элементарного справочника. Под самый конец третьего тома удалось мельком просмотреть «Политический словарь». Извлечь из этого примитивного издания что-то дельное было просто невозможно, но даже беглый взгляд на карты Франции, Англии, Италии и Испании сразу несколько облегчил написание романа.

Главу он заканчивал недели за две. Когда поспевали две сюжетно однородных главы, Василенко потихоньку собирал в бане на колонне всю аристократию, до трех десятков человек. Приходили главные воры — Никола Демин, по кличке «Рокоссовский», пятидесятилетний пахан Илья-Экскаваторщик, Костя-Санитар, затем «сенаторы» колонны — ведущие бригадиры, лучшие ударники (обычно «туфтовые», то есть фальшивые), лепило, нормировщик, стажер-экономист Феликс Браверман из Молдавии, Ваня-Малыш, счетовод Павел Куликов... Ведро чифиря подавалось открыто — снаружи стояли на стреме самые надежные шестерки — и так шло чтение. Успех его... не пытаюсь здесь описать. Ибо Василенко был ревнив к славе, а ни один из присутствовавших не сомневался в том, кто же сочинитель романа. Тем не менее Рональд неизменно предупреждал товарищей: хвалите, дескать, не меня, а его. Когда слушатели забывали это предостережение и обращались исключительно к автору, «заказчик» хмурился и мучительно страдал. На другой день Рональд ощущал, что питание ухудшилось, исчезало курево и будто что-то черное нависало над его головой.

Тем временем нашелся переплетчик, создавший действительно красивые обложки из картона и синего шелка. Заказчик обрел наконец и настоящего мастера книжной миниатюры для заставок, буквиц, мелких иллюстраций, виньеток. То был... осужденный за подделку денег гравер, с двадцатилетним сроком и изголодавшимся лицом. Он украсил книгу поистине художественными миниатюрами.

Хуже было с переписчиками. Василенко выделил двух — Мишу Голубничего с его красивым, но слишком витиеватым почерком, и некого бухгалтера, который, как потом выяснилось, приходился Василенко родственником и преданнейшим слугой, чего он однако внешне старался не подчеркивать. Он был элементарно малограмотен, как и сам Василенко, а Миша плохо знал русский язык. Оба переписчика подолгу сидели над каждой страницей Рональдовой рукописи, соревновались в каллиграфии, однако лепили не меньше тридцати грубых ошибок на странице. Эти ошибки Рональду приходилось исправлять, ретушировать, порой заменять всю страницу, а это еще задерживало его писательство. Случалось, что он совсем не ложился на свою жесткую койку, а спал сидя у потухшего очага, прокопченного соляркой и сосновой смолой.