Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

В городе был Педагогический институт, тогда — самый северный в России. И его кафедра истории, ректорат, другие кафедры — все это остро нуждалось в настоящих, крупных специалистах-марксистах. А Степан Миронович и Белла Борисовна имели десятки ученых трудов, были известны мировой науке, в Енисейске же занимались выращиванием поросят, коз и огородных культур. Это, кстати, кое-какой доход обеспечивало, тем более, что покупали у них свинину, молоко и овощи добрые знакомые, и на колхозный рынок Белла Бреве, доктор наук, в фартуке продавщицы отправлялась редко. Покупателей обычно хватало у нее и без рынка! Но, конечно, эти доходы были только незначительным вкладом в постройку. Главный заработок давали... ученые диссертации, кандидатские и докторские, написанные супругами... под чужими именами, подобно тому, как Рональд Вальдек сочинял свой роман для Василенко... Рональду стали впоследствии известны и названия диссертаций, и фамилии «авторов», под коими они и получили официальное признание, но оставим их на совести этих «авторов». Это ведь все та же туфта, без которой в СССР «не построили б канала»!

...Сын Федя выручил своего ссыльного отца из нужды! По первой же папиной-телеграмме московский студент Федор Вальдек кинулся к тем из старых отцовых и маминых друзей, кто был в состоянии материально помочь. Профессор Винцент вручил ему 600 рублей, и Рональд Валек прожил на них два месяца, просто отдыхая от пережитого и восстанавливая старые связи, покамест в форме лишь эпистолярной. Написала ему и жена, мачеха Феди, о желании приехать в Енисейск хотя бы в отпуск, чтобы обсудить с мужем дальнейшие жизненные перспективы. Рональд ответил ей ледяным письмом и посоветовал от поездки отказаться. В конце марта «Красный Рабочий» напечатал невыразительную и нарочито невнятную заметку об амнистии, дарованной наконец Советской властью уголовным преступникам, имеющим первую судимость и приговор до 5 лет. Люди знающие, вроде Степана Мироновича и его супруги, сразу окрестили эту амнистию БЕРИЕВСКОЙ. А неясность ее формулировок они объяснили намерением «припудрить мозги» буржуазному Западу, дабы оставить ему надежду, будто амнистия дает известные шансы и «политическим», которые в СССР тоже числятся как бы «уголовниками»...

...Почти сразу после бериевской амнистии на все города близ железнодорожных станций обрушилась целая лавина новых, неожиданных бедствий: началась небывалая вакханалия убийств, грабежей, взломов, пожаров, насилия. Со вскрытием сибирских рек бедствия распространились и на такую глубинку, как городок Енисейск. Алчущее добычи жулье, заскучав от пароходного безделья, быстро смыкалось в группки и целые банды и спешило кинуться на любую пристань покрупнее, сулившую хоть малый шанс на поживу. По всему течению Енисея это произошло в начале лета, но даже в апреле стали появляться в аэропорту города Енисейска крупные блатари с немалыми деньгами и карточными колодами. В этом маленьком промежуточном аэропорту между Норильском, Игаркой и Красноярском садились рейсовые самолеты ИЛ-14, идущие с Севера. Среди их пассажиров становилось все больше уголовников, ухитрявшихся обращать свои тысячные выигрыши в «дефицитные» тогда авиабилеты.

Эти пришлые друзья народа радостно встречались с амнистированными собратьями из енисейской тюрьмы, и... улицы старого Енисейска сделались далеко не безопасными не только белыми ночами, но и белым днем!

На первых порах самому Рональду терять было нечего, кроме перекроенного лагерного бушлата. Им заменили романовский полушубок перед этапом из Ермакова. На Красноярской базе Рональду удалось его слегка перешить и подлатать. Но для енисейских поисков работы он не годился, ибо сразу выдавал с головой бывшего лагерника. Поэтому домохозяин одалживал своему жильцу осеннее стариковское пальтецо, теплую фуражку и кожаные сапоги вместо лагерных кирзовых, уже изрядно подносившихся.

В этом обличии он и обращался в различные енисейские учреждения, но везде встречал лишь удивленные взгляды и довольно решительные отказы. Кое-где его спрашивали подозрительно, не из амнистированных ли он, и было очевидно, что, пожелай кто-либо из них ступить на стезю добродетели, пришлось бы ему туго подтянуть поясной ремень! Сунулся он, в частности, в фотографию, ибо имел кое-какой опыт в этой профессии, но заведующий крохотной лабораторией сразу дал понять, что на столь «чистый» вид труда нечего ссыльному и надеяться.