Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

Тогда, весной 42-го, на фронте, благая весть о Винценте была первым достоверным сообщением о воскрешении из мертвых, об исходе из Аида, обратном переплытии Стикса! И касалось все это не военного человека, а видного гражданского лица! Ибо до тех пор слышно было лишь об отдельных случаях возвращения в строй из тюрем и лагерей старших офицеров, крупных военачальников, например, Рокоссовского.

Процессом выборочного возвращения в армию из небытия, в пропорции — один воскрешенный Лазарь на сто заживо погребенных, — руководил не кто иной, как Лаврентий Павлович Берия, близкий к Сталину человек, заменивший Ежова на капитанском мостике чекистского корабли призраков. Самого Ежова расстреляла еще до войны: сделавший свое дело 37 — 38-х годов, мавр должен был уйти, чтобы кровавый след тянулся в истории лишь за нам одним.

Это, разумеется, не удалось Сталину. Ибо муза истории достаточно быстро разобралась в том, чью волю вершил этот, быстро промелькнувший на сцене и тут же списанный в расход, малопривлекательный и невыразительный персонаж сталинской эпохи — «железный нарком» Ежов.

Он принадлежал к сталинскому сонмищу изуверов, злодеев и ничтожеств, что было настолько искусно подобрано «вождем народа» в состав покорной ему правящей камарильи (именуемой ленинским еще словом «ПОЛИТБЮРО»), что сонмище это, уже в начале 20-х годов не постеснялось ощерить оскал против умиравшего старого вождя, когда он предложил Центральному Комитету РКП(б) снять Сталина с поста Генсека. Новый вождь вышел победителем из этого поединка воль, а достиг он победы только тактикой насаждения в Политбюро серых, злобных, покорных ему и не рассуждающих ничтожеств, всех этих Ворошиловых, Молотовых, Андреевых и т.п. Сталин вязал их круговой порукой, тасовал, как карты в пасьянсе, иных приносил в жертву молоху власти, мало кого держал возле себя подолгу и проверял их верность так, как это во всем мире практикуется среди бандитских шаек и тайных мафий: тяжестью поручаемых каждому террористических деяний, проще — количеством крови, пролитой во славу его... Именно так заслужил себе место за столом Политбюро и нарком Ежов!

Неожиданный военный удар, коварно нанесенный по сталинской России германским фашистским фюрером, заставил правительствующую мафию в СССР чуть-чуть отойти от своего основного приема: «Бей своих, чтобы чужие боялись!» Ибо пришлось кое-кого из «своих», изрядно, до полусмерти уже избитых, вытащить из-под спуда и выпустить против обнаглевших «чужих».

Сталинским властителям, при всем их дремучем невежестве, не позволявшем не только оценивать по заслугам, но даже хотя бы элементарно осознать пользу Винцентов, Волошиных, Вальдеков-старших, Вавиловых, Королевых, — пришлось внять голосам западных союзников и собственных иных советников и вернуть из тюрем и ополченческих дивизий уцелевших там, случайно недобитых Специалистов: ученых, военных, производственников. Долгая практика замены их выдвиженцами, мягко выражаясь, себя не оправдала, тем более, что выдвижение преимущественно осуществлялось перед войной, и в первые ее годы чисто по-чапаевскй, путем присвоения ротным коновалам докторских степеней, званий и функций. В 30— 40-х годах сталинские выдвиженцы брались преимущественно из сержантов охраны, конвойных войск, отличившихся оперативников или из недоучек-гимназистов, безграмотных политработников, нахватавшихся верхов партактивистов, начетчиков из ИКП. За три-четыре года первые, т.е. чекисты-охранники, превращались в генерал-лейтенантов войск госбезопасности, вторые — в академиков и институтских директоров. Примеров — тысячи, от Абакумова, Меркулова, Круглова, Деканозова до Поспелова и Суслова, равно как и всех прочих, им подобных мафианских фигурок на жуткой сцене сталинского политического спектакля, в его театре теней и марионеток.

Рональд Вальдек себя в те времена, разумеется, до таких мыслей не допускал, хотя кое-какие намеки лейтенанта Платонова понял и запомнил, внешне виду, однако, не показывая. Где-то в глубине души он и сам все это подспудно чувствовал, но сберегая душевного равновесия ради привычную идеологическую дисциплину, как на том настаивали Катя и товарищ Германн. И более всего он думал о судьбе Родины, России, коли одолели бы фашисты нашу армию, какова бы она ни была после сталинских «чисток». Он испытывал физическую боль при каждом шаге назад, от сознания, что вот, часом позже, наступит на эту полянку сапог ЧУЖОГО солдата, что вот эта сосенка перестанет быть НАШЕЙ, а дом с наличниками и коньком сгорит от вражеской зажигалки. И чтобы действенно противостоять врагу-фашисту, надо просто радоваться освобождению из тюрьмы Винцента и не думать о мафиях и круговой поруке...

...Трижды посылали Рональда с поручениями в город и даже далее, по Ириновской ветке до Борисовой Гривы и Осиновца, встречать пополнение из-за Ладоги.